Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
– Они тоже храбро сражались, милорд…
Иври – Бурже
«Вот оно! Вот оно! Вот оно!!!».
Да Тремуй и сам не знал, стучит ли так его сердце, или это отголосок от стука копыт его несущегося галопом коня, или он сам, не замечая, бесконечно и радостно повторяет: «вот оно, вот оно, вот оно!».
«Кто теперь осмелится сказать, что я не умею вести дела?!… Нет, даже не так! Кто посмеет возразить, что дела мои не угодны Богу, если всё складывается,
Он открыто засмеялся, удивляя рыцарей, посланных с ним Ришемоном для охраны, и подставил лицо тёплому ветру, уже несущему первые осенние запахи.
Ла Тремуй возвращался в Бурже к дофину, как и мечтал – неприкасаемым, неизгоняемым и крайне желанным доверителем по делу младшего герцога Бретонского, который готов был заменить погибшего д’Аркура на должности командующего. Возвращался, одетый подчёркнуто-траурно, по случаю смерти драгоценной супруги Жанны, из-за болезни которой он так долго не мог служить своему дофину. Но теперь… О! Теперь он готов послужить не хуже иных-прочих, а то и лучше, потому что никому, даже всесильной герцогине Анжуйской, не удалось пока заполучить для дофина ни одного из герцогов Бретонских даже для серьёзных переговоров. А он, Ла Тремуй, везёт сейчас сразу конкретное согласие на службу!
Ла Тремуй пришпорил коня. Да, конечно, разгром при Вернейле – событие ужасное, многим напомнившее Азенкур. Семь тысяч убитых, при том, что англичане потеряли всего тысячу. Полегло почти всё высшее военное командование дофина и Дуглас со своими шотландцами. Ужасно! Без сомнения, ужасно! Но… Нельзя же скорбеть об этом вечно. Как раз сейчас дофину, как никогда, нужны свежие силы, и не только на поле брани. А ему, Ла Тремую, не требуется даже плести интриги против несчастного д’Аркура, который покинул этот мир так же своевременно, как и драгоценная Жанна…
«Что поделать, – лицемерно вздохнул про себя Ла Тремуй, – Господь наделил меня талантом царедворца. Не пропадать же этому таланту в глуши, только потому что я не нравлюсь её светлости, Иоланде Анжуйской, и вынужден пробиваться к трону, как умею. Но, ничего, теперь мадам придётся потесниться и признать моё существование при дворе, потому что скоро я стану полезен не только своей ловкостью, но и теми богатствами, которые принесёет мне вместе с собой мадам Катрин!».
В том, что возлюбленная не откажется пойти с ним под венец после смерти мужа, Ла Тремуй не сомневался. Он знал, что, устранив де Жиака, принесёт на алтарь этой сделки то, что мадам Катрин ценит больше любви и даже больше, чем солидное состояние – он принесёт власть. Ту, единственную, которая позволяет передвигать людей с белых клеток на чёрные, и обратно, на той шахматной доске, за которой с противоположной стороны сидит сама Судьба. Никакие деньги и родственные связи такой власти не дадут. Только ум и тот особый талант, которого у Ла Тремуя в избытке.
«Потерпите совсем немного, моя драгоценная, моя возлюбленная, моя Катрин! С деньгами вашего мужа и собственным умом, я потесню возле трона герцогиню Анжуйскую и расчищу место для нас! А когда Артюр де Ришемон заставит регента признать права дофина, вы и только вы станете первой дамой при дворе, который я создам, чтобы ослепить его вашей красотой!».
Попасть к дофину теперь оказалось куда легче, чем в прошлый раз. Гербы на доспехах рыцарей, сопровождавших Ла Тремуя, и охранная грамота от герцога Артюра, сделали своё дело и при въезде в город, и при въезде в замок, и в приёмной дофина, где народу толпилось куда
Дожидаясь, когда о них объявят, Ла Тремуй заметил заплаканную герцогиню Алансонскую, которая изо всех сил старалась удерживать спокойное выражение лица, слушая де Ре, который что-то говорил ей, то прижимая сжатую в кулак руку с груди, то отводя её в сторону, короткими, рубящими движениями. С лицом, переполненным скорбью, Ла Тремуй заскользил к герцогине через весь зал и, согнувшись в поклоне, принёс свои соболезнования в связи со смертью её шурина и пленением сына. Несчастная женщина, потратившая все силы на то, чтобы не разрыдаться, еле-еле смогла ответить. Зато де Ре просто полыхал негодованием! Сам он при Вернейле не был – сначала сопровождал Жана Бастарда в Орлеан, потом участвовал в рейдах на юге, в районе Луары. Но страшная новость заставила его примчаться к дофину и требовать отправить туда, где он сможет встретиться с Бэдфордом лицом к лицу!
– Двести тысяч золотых салю выкупа! И это при том, что герцогство Алансонское он давно прибрал к рукам, – почти шипел де Ре, зло стреляя глазами по залу. – Да здесь и пяти людей не наберется, способных выплатить такую сумму!
– Я найду деньги, – негнущимися губами проговорила герцогиня. – Я обязана выкупить своего сына.
– Не только вы, мадам! – пылко воскликнул Ла Тремуй. – Приняв на себя корону, наш дофин принял и всё обязанности, с ней возлагаемые… Мы все теперь его дети, и он поможет вам, вот увидите! А я, со своей стороны, обещаю этому поспособствовать.
– Вы? – с лёгким высокомерием спросил де Ре. – Вас давно не было видно при дворе, сударь. Думаете, такие отлучки легко прощаются?
Ла Тремуй вздохнул и положил руку на грудь, где красовалась траурная лента вдовца.
– Скорбные семейные дела не позволяли мне… Но сегодня, в этот горький для всех час, я прибыл, чтобы снова служить своему королю!
– Пылкие речи, – усмехнулся де Ре. – Сейчас, это последнее, что ему нужно.
– Я привёз не только пылкие речи, но и новости от мессира де Ришемон, – как бы, между прочим, сказал Ла Тремуй, оглядываясь на двери в комнаты дофина, из которых только что вышел и теперь озирался по сторонам герольд.
Глаза де Ре сверкнули любопытством.
– Если новости те, о которых я думаю, то вам тут будут рады.
– Мне тут будут рады, – самодовольно ответил Ла Тремуй.
И, поклонившись герцогине, величаво двинулся навстречу герольду.
В комнате, где дофин принимал посетителей, несмотря на тёплые дни, был растоплен камин. Простудившийся накануне Шарль, зябко кутался возле него в меха. А поодаль, возле оконной ниши… О, Господи! Ла Тремуй чуть не споткнулся на ровном месте!.. Там стояли и о чём-то озабоченно переговаривались, герцогиня Анжуйская и Жан Бретонский, собственной персоной!
Как только Ла Тремуй вошел, герцогиня бросила на него взгляд, в котором явственно читалось: «Какой чёрт тебя сюда принес?!», но тут же снова повернулась к герцогу, внимательно слушая, что он ей говорил.
– Рад видеть вас, Ла Тремуй, – откашлявшись, сказал Шарль. – Слышал, у вас в семье горе.
Ла Тремуй упал на колено.
– Сегодня у нас у всех горе, ваше величество. И я приехал в вам не за утешением в своей беде, а чтобы принести утешение в нашей общей… Его светлость Артюр де Ришемон почтил меня особым доверием сообщить вам о его расположении… Впрочем, – Ла Тремуй бросил короткий взгляд на Жана Бретонского, – кажется, для вас, сир, это уже не новость.