Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
Возле де Герсона, задрав голову к выступающему перед собранием монаху Сегену, согласно кивал головой профессор теологии Гийом Эмери. Уж этого точно позвали за его прагматизм. При дворе уже не найдётся человека, который бы ни разу не слышал добротно обоснованных утверждений этого богослова о недопустимости обращений ко всякого рода сомнительным прорицателям. Они-де, в большинстве своём наущены дьяволом, поэтому каждого следует проверять с пристрастием и крайне жестко, так, чтобы ни малейшего сомнения в их чистоте не осталось. Все отлично знали, что Эмери открыто порицал пристрастия герцогини Анжуйской к «неформальной теологии» и отлично понимали, почему профессор был вызван на это совещание. Он и Сегену, только
– Люди в Орлеане на пределе! – потрясал сухим указательным пальцем монах. – Им наши надежды на это, якобы, чудо, непонятны так же, как умирающему непонятно желание близких купить ему новую кровать! Если кому-то при дворе угодно таким образом поднять дух осаждённым, для этого вполне достаточно и тех многочисленных провидцев, коих в Шиноне приветили уже в количестве большем, чем требуется! Но мне почему-то кажется, что в Орлеане ждут от нас чего-то другого, более существенного…
Глаза мадам Иоланды, блуждавшие по залу, тяжело и недобро остановились на Сегене.
«Кому-то при дворе…».
Намёк был столь прозрачен, что многие, почти машинально, повернули к ней головы, но тут же смущённо опустили глаза – кто знает, насколько мадам ещё в силе, а им, как Сегену, Ла Тремуй не покровительствует. И только сам царедворец еле заметно усмехнулся и посмотрел в глаза герцогине с открытым вызовом.
«Чёрт бы тебя побрал, вместе с твоими прикормышами!» – подумала она, с досадой переводя взгляд на возвышение, где сидел дофин.
Мадам Иоланда, когда пришла, нарочно не села туда же, хотя её место было возле Шарля. Но на его молчаливый приглашающий жест она даже не ответила, а прошла вдоль длинного стола, за которым уже сидели в полном составе и друзья, и враги, к самому дальнему его краю, где понуро пристроились господа де Виллар и дю Тийе.
Этих двоих Бастард прислал в Шинон, чтобы подробнее разузнать, что за Дева едет к дофину. Но сегодня они станут ещё и свидетелями обвинений, которые мадам Иоланда намерена выдвинуть, и их вид – эти впалые щеки и потухшие без надежды глаза – явятся необходимым, наглядным укором забывшемуся Шарлю.
Герцогиня с надеждой посмотрела на «друзей». Ришемон, Алансон, Гокур… Первый отстранён и обижен, второй – связан честным словом, а третий, хоть и сражался до последнего дня, но уже и сам, кажется, не понимает, зачем и за что? Он да ещё Ла Ир, не то что разговоры, одни только намёки на мирные переговоры с Бургундией воспринимают, как пощёчины. А Гокур ещё и потому, что стоял у истоков этой войны, командуя гарнизоном Арфлёра в том памятном, пятнадцатом году, когда Монмут развязал свою военную кампанию. Три года назад доблестного капитана выкупили из плена у герцога Бэдфордского за двадцать тысяч экю золотом, и господин де Гокур – не так давно занимавший должность камергера герцога Орлеанского – первым делом кинулся под знамёна своего бывшего сюзерена – то есть, к Жану Бастарду. Победа при Монтаржи добавила славы его послужному списку, да и теперь, приехав из Орлеана вместо раненного Бастарда, Гокуру не стыдно было смотреть в глаза окружающим. Тем растеряннее он выглядел на этом совете, не зная, чем возразить на слова, вроде бы верные по форме, но далёкие от реальности по смыслу.
– Орлеан устал от войны! И, единственное, что может принять, как чудо, это возвращение к миру и покою! – не унимался Сеген. – Чем тратить время на пустопорожние споры о какой-то крестьянке, не лучше было бы озаботиться поиском каких-то путей для скорейшего решения проблем этого несчастного города –
Ну, всё! Вот теперь, довольно!
Мадам Иоланда шумно вздохнула, подавила зевок, не слишком, впрочем, скрывая его от окружающих, и демонстративно принялась рассматривать узоры на своём веере с видом человека, смертельно скучающего.
Де Сеген остановился.
– Вижу, вашей светлости слушать меня неинтересно? – спросил он ядовито.
– Отчего же? – герцогиня, не поднимая на него глаз, пожала плечами. – Мне было очень интересно, до тех пор, пока вы не стали повторяться.
Монах с достоинством поджал губы.
– Рад, мадам, что вам было интересно, хоть немного.
– И даже не немного, святой отец. Мне было безумно интересно наблюдать, как ловко вы прикрыли ворохом красивых фраз тот факт, что к Филиппу Бургундскому, в обход совета, уже было отправлено посольство – якобы, от жителей Орлеана – с просьбой взять город под свою руку. Вероятно, господин Ла Тремуй нашёл самый короткий и лёгкий путь решения проблемы, но, не имея возможности добиться от нашего короля прямого согласия на начало мирных переговоров с Бургундией, решил зайти с другой стороны. Пусть даже и ценой смертельного оскорбления, которое он нанёс командующему обороной города.
Рыцари за столом возмущённо загалдели, переглядываясь и спрашивая друг у друга, правда ли то, что они только что услышали, так что, пришлось и дофину, вслед за ними, повернуться к Ла Тремую с вопросом:
– Это правда? Посольство действительно отправлено?
Ла Тремуй злобно сверкнул глазами в сторону герцогини и неопределённо фыркнул.
– Полагаю, да, раз герцогиня говорит об этом так уверенно… Но, с другой стороны, я вполне могу понять старейшин – это, скорее, жест отчаяния, ваше величество. Расходы на оборону растут, да и командующий тяжело ранен и не может защищать город с полной отдачей. Кроме того, права его весьма сомнительны, тогда как герцог Филипп является кузеном законному сюзерену, находящемуся в плену. Обращение к нему за помощью, должно, в известном смысле, стать для Бастарда, скорее, облегчением…
– А эти господа уверяют, что оно стало оскорблением!
Мадам Иоланда положила руку на стол по направлению к господам де Виллару и дю Тийе, настороженно притихших на своих местах. Их вообще-то прислали сюда по другому вопросу, но, если попутно прояснится унизительный факт обращения за помощью к Филиппу Бургундскому, тоже будет неплохо…
– Они уверены – город можно отстоять, и Жан Бастард вполне способен сделать это, даже со своим ранением.
– Вероятно, у городских старейшин другое мнение на этот счёт, – преувеличенно любезно заметил Ла Тремуй.
– И поэтому они посылают не кого-то из своих рядов, а господ де Ксентрая и д'Орги – бывших соратников мессира де Ла Тремуя по службе старому Филиппу Бургундскому? – холодно улыбнулась мадам Иоланда.
Де Гокур хлопнул рукой по столу.
– Так я и знал!
Он осмотрел присутствующих с таким видом, с каким обычно балаганный «хор» объявляет комическую сцену.
– То-то Дюнуа так удивлялся, почему именно эти двое? Да и вообще – почему? Ведь он удерживает город… Пусть тяжело, но удерживает… Однако, теперь мне будет чем его «утешить».
С ударением на последнем слове Гокур окинул Ла Тремуя крайне выразительным взглядом и отвернулся. А среди рыцарей за столом снова поднялся тихий ропот.
– Я разберусь с этим.
Дофин тяжело и незнакомо посмотрел мадам Иоланде в глаза, чем немало её озадачил.
– Чуть позже… разберусь.
Прежде он никогда так не смотрел. И герцогине понадобилась почти минута, чтобы «переварить» этот взгляд.
– Разумеется, вы правы, сир, – слегка поклонилась она, – разумеется, позже, потому что сегодня нас здесь собрала другая забота… И, мне кажется, девушка, которая пришла…