Жареный козлёнок бокора Вальдеса
Шрифт:
Сильвия в своём кресле сложила руки и поднесла их к подбородку. За прошедшие годы она похорошела ещё больше, хотя капитану всегда казалось, что больше похорошеть уже невозможно. Её чёрные сверкающие глаза были опущены сейчас, чуть прикрыты красивыми веками и казались глубокими и бездонными в тени густых ресниц. Сильная, очень женственная фигура Сильвии замерла в ожидании сына, а на ярких губах застыла улыбка настолько сейчас нежная и страстная, что в её лице пропала обычная надменность, которую придавала ей чуть выступающая нижняя губка.
Дверь открылась. В неё
Мальчик увидел отца и бросился к нему. Капитан сделал пару шагов, присел перед сыном на корточки, оперев скрещенные руки на колени, и тихо спросил его:
– Почему ты сегодня плакал?
– От меня убежал мой хомячок… Мой Дик, – пролепетал мальчик и всхлипнул.
Тут капитан вздохнул, улыбнулся и сказал невообразимо грустным, проникновенным голосом:
– Он не убежал, Эдуард… Хомячок просто ушёл жениться… Он же не может жить один, без подруги…
Сын потрясённо посмотрел на него широко распахнутыми голубыми, по-детски ясными глазами. Капитан внезапно ощутил прилив удовольствия от близости этого маленького существа, простодушного и доверчивого, а главное, верящего ему беззаветно и любящего его, такого взрослого, большого и грубого человека. Капитану захотелось поднять руку и приласкать нежные светлые волосики на макушке сына, но он почему-то смутился, бросил быстрый взгляд на капитана Слоу и сказал только:
– Ведь мы же мужчины… Мы всегда женимся…
Сын продолжал смотреть на него изумлённо. Потом взгляд мальчика переместился на мистера Трелони.
– И дядя Джордж женат, – сказал капитан, распознав значение этого взгляда.
Сын, глаза которого расширились ещё больше, повернулся всем телом к капитану Слоу.
– И капитан Слоу женат, – сказал капитан.
– А я? – тихо спросил мальчик.
– И ты тоже женишься, – ответил капитан и добавил с тихой улыбкой. – Когда вырастешь…
Тут мальчик неожиданно улыбнулся, открыто и радостно, и на его правой щёчке, только на ней одной, вдруг проступила маленькая ямочка, такая же дивная, как и у его матери. Он порывисто бросился к ней и зарылся лицом в её юбки. Сильвия стала гладить его по голове, благодарно глядя на мужа повлажневшими глазами. Миссис Трелони простодушно заговорила о чём-то. Радостно улыбающийся мистер Трелони почему-то посмотрел на капитана Слоу.
Тот, прямой и высокий, сидел в кресле, напряжённо расставив ноги и сжав сильными руками подлокотники кресла. Глаза его, отчаянно распахнутые, выражали страдание и смотрели куда-то вглубь себя. Самый кончик носа мелко подёргивался. Это было так странно, что мистер Трелони в испуге отвёл взгляд, словно он невзначай подсмотрел за капитаном Слоу что-то неприличное, что-то для него совсем не предназначенное.
Тут миссис Трелони громко сказала:
– Пойдёмте в сад пить чай!.. Сейчас придут Сара и наш доктор!..
Через час капитан Слоу вышел из дверей дома мистера Трелони и остановился на крыльце. Его лицо выражало растерянность.
– Весёленькое у нас будет плавание, в рот тебе нехорошо, – пробормотал он, надевая свою треуголку. – Придётся пойти с докладом к Жучиле…
****
Сильвия последнее время была сама не своя: у неё ныло сердце, как в предчувствии чего-то ужасного. Спала она теперь плохо: во сне её шея словно опутывалась верёвкой, и она просыпалась от невозможности дышать, вставала и долго сидела на постели, пока у неё не коченели руки и ноги. Непонятная тревога томила её – она чувствовала по особой нежности к ней мужа, что в Лондон он ездил не просто так, что в Лондон он ездил к женщине, которая у него там была…
– Вы видите птицу?.. – вдруг вспомнила она его дрожащий голос из далёкого прошлого.
И вместе с её ответом (Нет, я вижу водопад…) ей вспомнились погашенные свечи, и душный табачный дым, и феерическое видение то ли замков, то ли гор, то ли замков в горах… Случайное касание рук… Он заходит к ней со спины и почти обнимает… Её сердце стучит на всю комнату… И вместе с биением её сердца – пронзающий озноб, и страх, и тайный трепет, готовый слиться с его огнём в один костёр, в один пожар, в один сжигающий вулкан… А дальше, дальше… Его холодные глаза плывут голубизной, затягиваясь, заволакиваясь до краёв мучительной истомой, и твёрдый, всегда жёсткий рот вдруг обмякает, приоткрывая язык, дрожащий вместе с её телом в одном безумном исступлении…
Сильвия застонала, резко повернулась к зеркалу и невольно вгляделась в него: на неё смотрела чужая, совсем незнакомая ей женщина с белым, отчаявшимся лицом и горячечными глазами. Сильвия попробовала улыбнуться себе в зеркале, но губы её отражения вдруг туманяще обмякли двумя бледными полосками. Она отвернулась от зеркала и, опять прислонившись к консольному столику, долго стояла так, слушая, как трепещет её взбудораженное сердце.
Из задумчивости её вывел голос мужа.
– Я заскочил ненадолго, – сказал он, входя к ней в комнату. – Огромная куча дел, но захотелось увидеть тебя… И попить с тобой чаю…
Он подошёл, улыбаясь, взял её белую безвольную руку своими сильными руками и поцеловал в запястье, чего не делал уже давно. У Сильвии опять отчаянно забилось сердце. Она всмотрелась в него – во всей сильной фигуре мужа виделась ей властность и уверенность, но на лице его, всегда таком твёрдом и независимом, её вдруг поразило выражение потерянности и какой-то странной покорности, которая бывает у собаки, когда она знает, что виновата.
Словно наткнувшись на её взгляд, он неловко спросил:
– Что дети?.. Все здоровы?..
– Да, здоровы, – ответила она и быстро добавила. – Пойду, распоряжусь о чае…
За чаем они сначала молчали, а потом он вдруг стал что-то рассказывать, и глаза его оживлённо заблестели, но привычная волна нетерпеливого раздражения при звуке его голоса, его довольного рассказа, уже стала охватывать её. Скоро Сильвия поймала себя на мысли, что не слушает мужа. Она попыталась сосредоточиться и неожиданно для себя выхватила из потока его слов одно слово – «доброта».