Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
Мы долго обсуждали идею и решили довольствоваться лишь теми слухами, которые привезли нам купцы из Луисбурга – разве что выдали желаемое («вот придет де Риго с десятком фрегатов и двумя полками пехоты, тогда мы покажем этим росбифам!») за действительное. Пишон слегка покочевряжился, спросив, может ли эта записка положительно повлиять на его судьбу, после чего безропотно составил именно такое письмо, причем переписал его по-своему. Конечно, вполне могло быть, что в его новом послании были какие-то кодовые слова, которые означали бы, что он разоблачен и работает на новых хозяев. Но мы все же решили ему довериться в данном случае – иначе ему было бы ох как худо, а он дорожил не только своей жизнью,
Помнится, мы долго и упорно обсуждали наш план и сошлись на том, что нашего Томми нехорошие люди якобы выбросили в Шедабукту. Робинсон меня тогда еще спросил:
– А что из себя представляет это Шедабукту?
– Примерно такой же городишко, как Порт-ля-Жуа, только поменьше в несколько раз. Такие же разноцветные домики, такой же частокол вокруг. Разве что залив побольше. Имеется один причал. У единственных ворот – они на западе, именно оттуда можно пройти как в Кобекид, так и в Пикту – неплохая харчевня, «La Rose Blanche» [109] . У причала – склады и английская пивная – уже не помню, как она там называется. В ней можно и комнату снять, и, говорят, девочку.
109
«Белая роза» (фр.).
– А каково там местное население?
– Французы – в основном контрабандисты, хотя есть и обычные рыбаки. Но и они, как правило, подрабатывают контрабандой. Англичане, насколько я понял, занимаются тем же. Хотя, конечно, с тех пор все, вероятно, изменилось… Может, и акадцев там не осталось… Но последние беженцы, которые прибыли оттуда, описывали Шедабукту именно так.
– Понятно… А где я встретился с Пишоном?
– Лучше всего не в самом городе – там его никто, понятно, не видел – а в хижине «лесных бегунов» в полутора лье к западу от ворот. Она не столь хорошо запрятана, как эта, так что ты вполне мог наткнуться на нее случайно.
И я подробно описал, как ее найти. После чего мы начали собираться в путь, а вчера утром, после четырехдневного вояжа, расстались у этой хижины.
Я переживал, что что-то может пойти не так – либо моего друга схватят, либо найдут наше убежище, а может, его заставят говорить, и он приведет их сюда. Именно поэтому я и воспользовался запасным выходом. Но все прошло даже лучше, чем ожидалось – информация, полученная Томми, оказалась бесценной. Более того, взяв бумагу, чернильницу и перо – все это я предусмотрительно принес с собой – он набросал весьма неплохой план Кобекида.
– Ух ты! Ты все это запомнил, и еще так хорошо нарисовал?
– Не забывай, что я учился на врача, а там нужно и память тренировать, и уметь рисовать – ведь на уроках анатомии то и дело приходилось изображать тот или иной орган. Аристид, отнесешь это нашим.
– А ты?
– А я проведаю Галифакс. Через Шедабукту. Полагаю, что он будет нашей следующей целью.
– Не боишься попасть в руки англичан?
– У меня есть вот такая грозная бумага, – и он показал мне документ за подписью Монктона, в котором было предписано «не чинить никаких препятствий подателю сего мистеру Джеймсу Джефферсону, выполняющему мои распоряжения, ни в форте Кобекид, ни вне такового».
– А эта сволочь пока что здесь самый главный. Кроме, конечно, Галифакса – там заседает их губернатор, Чарльз Лоуренс, – но и там, как я полагаю, проблем не будет.
1 (14) ноября 1755
Особняк Ивана Ивановича Шувалова на Итальянской улице
Профессор химии Михаил Васильевич Ломоносов
Сегодня я посетил новый особняк своего друга Ивана Ивановича Шувалова, чтобы обсудить с ним некоторые вопросы создаваемого нами Московского университета. Это занятие, хотя и отнимало у меня немало времени, приносило большое удовольствие – России были нужны образованные люди, коих следовало обучать дома, а не отправлять за тридевять земель к иноземцам. Сам я в свое время вдоволь познал все прелести учебы в Германии. Хотя я там и научился многому, но жизнь на чужбине тяжела, тем более что некоторые мои преподаватели беззастенчиво присваивали и без того малые суммы, которые присылали нам из России.
В гостеприимном доме Ивана Ивановича всегда было много народа. Кто-то приходил к нему по делу, а кто-то пытался добиться его благосклонности, зная, что матушка императрица прислушивается к словам Шувалова. Поэтому я не удивился, увидев в одной из комнат особняка Ивана Ивановича своего старого знакомого и соперника Александра Петровича Сумарокова, разговаривавшего с незнакомым мне поручиком. С господином Сумароковым мы придерживались, если можно так выразиться, «вооруженного нейтралитета». Я старался не критиковать в его присутствии стихи этого пиита, он же в так часто посещаемом им Обществе любителей российской словесности предпочитал не касаться моих поэтических опусов.
Неудивительно, что Александр Петрович и молодой, худощавый и, прямо скажем, довольно невзрачный на вид поручик вели беседу о поэзии. Точнее, поручик читал своему собеседнику стихи, а тот одобрительно кивал, слушая их.
Я не мог пройти мимо двух своих коллег. С господином Сумароковым мы были знакомы, потому, приветливо с ним поздоровавшись, я попросил его представить меня поручику. Досадливо поморщившись, Александр Петрович выполнил мою просьбу, а потом, в свою очередь, произнес:
– Поручик Ингерманландского полка Александр Васильевич Суворов. Как видите, Михаил Васильевич, даже господа офицеры не отказывают себе в удовольствии заниматься стихосложением. Господин поручик написал поэму, рассказывающую о встрече в загробном мире мексиканского царя Монтесумы с испанским завоевателем Кортесом. Прелюбопытная, скажу я вам, получилась вещь.
– Полностью с вами согласен, Александр Петрович, – ответил я. – Погибший правитель разговаривает с человеком, который разрушил его царство и погубил его народ. И все ради чего? Ради золота, которое так и не сделало счастливой жизнь жестокого завоевателя.
– Господин Ломоносов, – с жаром воскликнул поручик Суворов, – я с огромным удовольствием читаю ваши стихи. Поэтому для меня очень приятно познакомиться с вами и поблагодарить вас за то удовольствие, которое я получаю при их прочтении.
Услышав слова благодарности от офицера, Сумароков снова поморщился, после чего, неожиданно вспомнив о своих каких-то важных делах, поспешил попрощаться с нами. А я продолжил беседу с Суворовым.
– Вы знаете, – сказал он, глядя вслед уходящему Сумарокову, – если бы я не был военным, то обязательно стал бы пиитом. Но я прекрасно понимаю, что стихи мои далеки от совершенства, а делать что-либо скверно я не привык.
– Александр Васильевич, – попытался я утешить своего собеседника, – поверьте, что одно другому не мешает. Можно быть знаменитым полководцем, который дружит не только с Марсом, но и с Аполлоном. Тем более что время сейчас тревожное, и вполне вероятно, что России снова предстоит обнажить меч, чтобы прославить русское оружие на полях сражений.