Жаркая осень в Акадии
Шрифт:
– Никогда еще не стрелял из столь хорошей пушки.
– А еще она может стрелять навесным огнем, как гаубица, мсье капитан. Причем заряжать ее намного быстрее, чем обыкновенную гаубицу. Не желаете попробовать?
На сей раз капитану нашей помощи не потребовалось, но после того, как раздался выстрел, он лишь покачал головой:
– Господа, вам удалось создать настоящую чудо-пушку. Скажите, она у вас одна, или вы сделаете еще несколько таких?
– Пока что две, но скоро будут готовы еще две, к концу месяца еще две. И если поставки с Королевского острова не прекратятся, то мы расширим производство и сможем делать их по десятку в месяц.
– Ну что ж, господа, чем раньше, тем лучше. Могу я эту забрать с собой?
– Забирайте обе, мсье капитан.
В тот вечер мы накрыли стол у Акима и отпраздновали вместе с капитаном и Леонидом, приехавшим вместе с Делёзом. А после ужина Леня отозвал меня в сторону и сказал:
– Андрюха, ты молодец! Вот только такой вопрос – у тебя есть, кому передать твое дело на некоторое время?
– Могу, например, Луке – ему я доверяю. Но почему?
– Хас просил тебе передать, чтобы ты был готов поехать с ним в Луисбург в декабре. Причем не только переводчиком, но и нашим представителем у тамошнего губернатора, если мы с ним договоримся.
– Конечно! Вот только какой из меня представитель? Есть же другие, более грамотные…
– Нам нужен там человек, которому мы полностью доверяем. Альтернативой было бы послать туда Робинсона, но он англичанин, а это может испортить все дело, хоть он и наш англичанин. Остаешься только ты.
– Но я же…
– Ни ступить, ни молвить не умеешь? Ничего, научишься. Главное, ты парень весьма неглупый, симпатичный и умеешь держать язык за зубами, когда это надо. Справишься.
12 ноября 1755 года.
Форт Кобекид, Новая Шотландия
Подполковник Роберт Монктон, командующий английскими войсками в Северной Акадии
– Значит так, лейтенант. Нужно поторопиться со строительством, пока зима окончательно не добралась до этих краев. Валы и стены форта должны быть готовы к двадцать второму числу, после чего вашим подопечным необходимо закончить все работы внутри периметра стен не позднее десятого декабря.
– Но, ваша честь, акадцы и так работают на пределах своих возможностей.
– Лейтенант Мак-Мёртри, я разрешаю вам принимать любые меры воздействия, чтобы заставить этих бездельников трудиться.
– Но, ваша честь… Если мы покалечим или убьем кого-нибудь из них, то у меня будет меньше работников – а их и так осталось слишком мало… Вот если бы их хотя бы нормально кормить, тогда…
– Лейтенант, мягкотелость никогда не доводила до добра. Хорошо, можете их не калечить – хорошей порки вполне достаточно. Но ведь у многих из них есть жены и дети. И в наказание за плохую работу можно применять определенные дисциплинарные методы к их семьям. Тем более что наши солдаты вряд ли откажутся поразвлечься с женой или дочерью кого-нибудь из нерадивых лягушатников. Или кого-нибудь из той же бригады, если у провинившегося нет семьи – тогда другие заставят его работать. Это для начала…
– Но, ваша честь…
– Лейтенант, мне надоели ваши оправдания. Имейте в виду…
Я хотел еще добавить, что если работы в Кобекиде не будут закончены качественно и в срок, то этому жалкому колониалу самому не поздоровится. А то этот лейтенантишка нью-гемпширской милиции много о себе возомнил и смеет спорить со своим командующим… Зря я назначил колониала начальником работ по форту, это моя большая ошибка. Подумал, что он хоть здесь справится… Надо было брать своего, например, лейтенанта Трасса, он бы точно навел здесь порядок. Но мне жалко было расставаться со своим ординарцем – свое дело он знал хорошо.
Но сказать я ничего не успел – в дверь постучали, причем по стуку я сразу же узнал Трасса.
– Войдите, лейтенант.
– Ваша честь, прибыл человек от мсье Пишона. Говорит, у него к вам письмо от этого лягу… человека.
– Проведите.
Вошел высокий человек в замшевой одежде и в шапке из енотового меха. Я видел уже здешних торговцев с индейцами, и этот внешне ничем от них не отличался. Он чуть поклонился:
– Ваша честь, меня зовут Джеймс Джефферсон. У меня к вам пакет от мсье Пишона.
Акцент его меня удивил – я ожидал услышать французский, либо английский с сильным французским акцентом, но выговор был хоть и колониальным, но правильным.
– Благодарю вас, мсье Джефферсон. Где и когда вы видели Пишона?
– Пять дней назад, ваша честь. В порту Шедабукту [101] .
– Шедабукту? Как вы туда попали?
– Я торговал с индейцами в Медвежьих горах, пока их не отдали французам. Поэтому мне пришлось срочно покинуть те места, и я отправился в Балтимор, намереваясь найти корабль, идущий в Джорджию – там, по слухам, индейцев и шкур много, а моих коллег мало. И когда я уже почти договорился с одним из капитанов, то узнал про нашу блистательную победу на перешейке Шиньекто и решил, что здесь я буду одним из первых. И вместо этого отправился сначала в Бостон, потом, как я думал, в Галифакс. Вот только корабль, который якобы шел в Галифакс, на самом деле принадлежал контрабандистам и направлялся в Луисбург. Произошло то, что должно было произойти – меня выкинули в Шедабукту, обобрав предварительно до нитки. Хорошо еще, что те небольшие деньги, которые у меня были, я догадался положить в банк в Бостоне… В Шедабукту я и познакомился с Пишоном. Вряд ли бы он доверил мне этот пакет, – и Джефферсон открыл сумку и передал мне конверт, запечатанный сургучом с печаткой Пишона, – но, по его же собственным словам, выбора у него не было, а я «вроде англичанин, и по-французски говорю почти без акцента».
101
Гавань в материковой Акадии на проливе Кансо, отделяющем материк от Королевского острова.
Меня действительно удивило, что речь у Джефферсона была как у человека, получившего весьма неплохое образование, о чем я у него и спросил.
– Была одна история в… В колонии, откуда я родом. Учился на доктора, а затем… Ничего я такого не сделал, ваша честь, все было с согласия прекрасной дамы, вот только отец ее был несколько другого мнения. А моя семья решила замять это дело и указала мне на дверь. С тех пор я и занимаюсь торговлей с индейцами – и, должен сказать, у меня это неплохо получается.
– И сколько вам Пишон предложил за доставку этого пакета?
– Три испанских доллара, сэр [102] . И еще столько же, если я привезу ему ответ от вашей чести. Он будет в Шедабукту через шесть дней.
– Понятно. Мистер Джефферсон, будьте так добры, скажите лейтенанту Трассу отвести вас в прихожую, я вас скоро позову.
Я сам себе удивился – я говорил с торговцем шкурами, как с джентльменом, впрочем, его манера разговаривать выдавала в нем человека не самой простой крови, а история, им рассказанная… Скажу, справедливости ради, что мой отец замял похожую историю, когда мне было семнадцать лет.
102
В колониях ходили в основном местные деньги, в каждой колонии свои. Испанская монета в восемь реалов (исп. real de a ocho или peso de ocho), прозванная с лёгкой руки голландцев далером по аналогии с талером, называлась в англоязычных колониях долларом и ходила во всех колониях. Позднее, в США она была приравнена к американскому доллару и являлась официальным платёжным средством до 1864 года. Три доллара в 1755 соответствуют примерно $150 в современных американских долларах.