Жаркая страсть

Лоуренс Стефани

Джек ответил не сразу:

— Эвнинг — мой дом. Я здесь вырос.

— Знаю. Но вы отсутствовали много лет. И кажется, в столице вас задерживали интересы.

Она подчеркнула слово «интересы», достаточно, чтобы дать ему понять, какие именно интересы удерживают в Лондоне джентльменов, подобных Джеку.

Клэрис нырнула под нижние ветви дуба, в прохладную тень. Джек последовал за ней:

— Вы правы, некоторые интересы требуют обязательного присутствия в городе, — жестко ответил он. — Однако многими

делами вполне можно заниматься и в деревне.

— В самом деле? — Нагнувшись, Клэрис подхватила корзину, которую заметила в траве, и, выпрямившись, встретилась глазами с Джеком. — Однако, насколько я поняла, вы нашли затруднительным перенос ваших иных интересов в деревню или поместье. Следовательно, после того как решите здесь все проблемы, снова уедете. Поэтому я и спрашиваю, надолго ли вы останетесь здесь.

— Вы не похожи на женщину с расстроенным воображением, — спокойно ответил Джек.

Темные глаза Клэрис вспыхнули:

— Я вполне нормальна!

Он дружелюбно кивнул и взял у нее корзинку. Клэрис без споров отдала свою ношу.

— Я тоже так думал, — продолжал Джек. — Поэтому и прислушался ко всему, что вы рассказывали о несчастном случае, который вовсе не был несчастным случаем. Вы были правы.

— Естественно, я ничего не придумываю, — нахмурилась Клэрис.

Джек тяжело вздохнул:

— Скажите, леди Клэрис, что вы против меня имеете? Что вы себе напридумывали обо мне?

Клэрис почуяла ловушку. Легкий румянец окрасил ее щеки. Но это были гнев и раздражение, никак не смущение. Чистейший алебастр… ее кожа напоминала густые сливки, нежные, аппетитные.

У Джека появилось желание прикоснуться к ней, погладить, ощутить. Должно быть Клэрис прочла эти мысли в его глазах и вскинула подбородок, явно обороняясь.

— В вашем случае, милорд, никакого воображения не нужно. За вас говорят поступки.

Он был прав. По какой-то таинственной причине она терпеть его не могла, хотя они до этого дня ни разу не встречались, не видели друг друга и, уж конечно, не общались.

— Какие же это поступки?

По его тону большинство мужчин сразу бы поняли, что ступают по опасно тонкому льду. Он был уверен, что и она услышала предупреждение, правильно его поняла, но не обратила внимания.

— При жизни отца вы не чувствовали настоятельной необходимости жить здесь. У вас не было причин прощаться с военной службой.

— Разумеется, если учесть, что страна находилась в состоянии войны.

Клэрис поджала губы и церемонно наклонила голову, признавая его правоту.

— Однако… — Она повернулась, и выйдя из тени, направилась к дому священника, низкому, ветхому зданию, стоявшему за высокой живой изгородью. — Вам следовало вернуться сразу после смерти отца. Такое поместье требует твердой руки. Но вы предпочли переложить свои обязанности на Григгса. Он пока

что справлялся, но ведь он уже немолод. Годы берут свое.

— Видите ли, — терпеливо объяснил Джек, — я был в полку.

Он не счел нужным объяснить, что находился во Франции, в тылу врага, но не собирался говорить на эту тему.

— И не мог просто продать должность…

— Разумеется, могли. Многие на вашем месте так и делали, — отрезала она, уничтожающе глядя на него. — В нашем кругу старшие сыновья, наследники, чаще всего не служат в армии. И после скоропостижной кончины отца ваше место было здесь. Боюсь, вы слишком долго играли роль блестящего офицера в Танбридж-Уэллсе, или где там вы были расквартированы.

«Во Франции. Среди врагов», — хотел сказать Джек, но прикусил язык. Чем он заслужил подобные нотации? И почему слушает все это?

Почему бы не проучить ее? Не указать ей ее место и не напомнить, что судить его не ее дело?

Он посмотрел на нее. Голова высоко поднята, походка легкая…

Уничтожить Боадицею будет нелегко, и к тому же он не хотел встречаться с ней на поле брани.

— …потом была Тулуза, но даже тогда вы не позаботились вернуться. Вне всякого сомнения, вы слишком наслаждались празднествами в честь победы, чтобы помнить тех, кто долгие годы работал на вас, поддерживал вас.

Несколько месяцев до побега Наполеона Джек тоже провел во Франции. Один. Не доверял слишком легко заключенному миру. Как, впрочем, и Далзил, под началом которого он служил. Они постоянно следили за происходящим на острове Эльба. И это Джек первым прислал известие, что Наполеон вернулся и снова поднимает своих орлов.

Но сейчас он упорно молчал.

— Хуже того, — продолжала Клэрис, — когда все сражались при Ватерлоо, вы решили забыть грехи прошлого и остались в Лондоне, вне всякого сомнения, пытаясь наверстать все, что упустили за месяцы пребывания за границей.

О нет, это были годы. Причем проведенные в одиночестве. Все тринадцать лет, если не считать коротких, невероятно опасных, головокружительных трех дней при Ватерлоо. А после этого, когда Джек продал свою армейскую комиссию, начались дни, когда он трудился день и ночь, пытаясь разрешить навалившиеся со всех сторон проблемы.

Ее последние слова звучали уничтожающе. Их смысл был кристально ясен. Джек не мог припомнить, когда в последний раз терпел подобные оскорбления.

Они добрались до изгороди, окружающей дом священника. Клэрис пронзила его очередным яростным взглядом. Он спокойно смотрел ей в глаза. По молчаливому соглашению они остановились возле увитой лозами плюща арки, ведущей в сад.

— Итак, вы считаете, что мне следует оставаться в Эвнинге и исполнять свой долг? — спросил Джек.

Клэрис улыбнулась. Недоброжелательно — снисходительно.