Жатва дьявола

Виалар Поль

Адель нравилось бывать в хлеву, где царил и жил Фернан, где батрак спал в последнем от двери стойле, в котором устроил себе мягкую постель из сухих листьев; так приятно ее обволакивало тепло этого ложа и, конечно, возбуждало присутствие мужчины, поэтому она и уступила домогательствам Фернана; впрочем, вряд ли здесь подходит слово «уступила» — она и сама так же хотела его, как он, возможно, загорелся желанием в тот, уже далекий день, когда она доила здесь коров, а Фернан подошел к ней. Связь их тянулась уже несколько лет. Мать и отец закрывали на это глаза. Адель была нужна на ферме, а если хочешь, чтобы девки не бежали из дому, пусть их вольничают, пока это не влечет за собой неприятных последствий. Старшая дочь, Фанни, уехала — сначала

в Шартр, а потом в Париж, занялась там торговлей, но это не беда, ее даже и не удерживали, — от Фанни в хозяйстве не было проку. Адель — другое дело, вон она какая, крепкая, сильная, выносливая, любит землю, любит нивы, любит скотину, все знает и умеет, — расстаться с нею было невозможно. Вначале, когда Мари и Фирмен поняли, они все-таки тревожились, но очень скоро все стало на свое место, и они перестали и говорить об этом. Впрочем, Мари стирала все белье в доме, в том числе и белье дочери, а следовательно, всегда знала, как у нее обстоят дела, и знала, что беспокоиться нечего.

— Фернан?

— Я здесь.

Он занят был чем-то в глубине хлева, и она его не видела.

— К тебе можно?

Он знал, что означает этот вопрос, и ответил:

— Если хочешь.

Адель подошла к последнему стойлу, где Фернан сидел на своей подстилке и чинил порвавшийся ремень. Она села рядом, он и не подумал прерывать работу. Адель не приласкалась к нему, только сказала.

— Охота мне.

Фернан не ответил, даже не поднял головы. Подтянул иглу с суровой ниткой, и когда нужно было обрезать нитку, он взял в рот сшитые края ремня и стиснул их зубами так сильно, что даже в полумраке видно было, как на его худых щеках выпятились желваки.

— Ты слышал? — спросила Адель.

— Да, — ответил он без всякого выражения.

— Ну и что ж ты?

— Да ничего.

Он расправил шов, пригладил его рукояткой шила.

— Значит, как же? — спросила она.

Их отношения всегда были крайне просты. Они сводились к желанию. Летом встречались реже — слишком много было работы, и притом тяжелой. Но случались неожиданные вспышки, сходились где-нибудь на гумне, в риге, один раз даже в свинарнике. Однако обычно свидания происходили здесь, где никто не мог их видеть и где они успели бы оправить одежду, если бы кто-нибудь вошел; впрочем, в хлев никто не заглядывал, кроме старика Гюстава, являвшегося в определенные часы «посмотреть, как там скотина», и Фирмена, приходившего только по вечерам. В иные годы Мари ни разу тут не бывала, что касается Альбера или Мориса, они показывались в хлеву только в тех случаях, когда им нужно было помочь Фернану в какой-нибудь работе.

— Да вот не знаю, — ответил Фернан на вопрос, который задала Адель.

— Чего ты не знаешь?

— Не знаю, хочу я или нет.

Адель едва не задохнулась от возмущения. Впервые Фернан говорил с ней так.

— Ты не хочешь? — удивленно спросила она.

— Больше не хочу, — подтвердил он.

— Почему?

— Я пораздумал.

— Долго же ты думал, — заметила она. — Целых четыре года мы хороводимся.

— Вот именно.

— По-твоему, это плохо?

— Нет.

— Но тебе уже разонравилось?

— Я этого не говорю.

— Так в чем же дело?

— Не хочу, чтобы так вот было.

— А как же тебе надо?

— Чтобы ты была моей.

— Но я же твоя и есть. Только твоя. Я тебя не обманываю. Кроме тебя, нет у меня парней, — простодушно ответила она.

— Да не в том дело.

— Чего же ты хочешь?

— Пожениться нам надо, — ответил он.

Адель ушам своим не верила. Пожениться? Зачем? Она не видела в этом никакой необходимости. Фернан — это Фернан, и больше ничего. Он ей доставляет удовольствие, а она ему, ну и хватит. К чему жениться-то? Да если она выйдет когда-нибудь замуж, то уж, конечно, не за батрака какого-нибудь. Выберет красивого парня, а не такого тощего да невзрачного, как Фернан, хоть он, надо сказать, и не ударит в грязь лицом: хороший петух жиром не обрастает.

Или уж вышла бы за крепкого хозяина, и тогда не посмотрела бы на его годы, пусть даже был бы он толстопузый бородач лет за пятьдесят, лишь бы богатый, но ведь этого не будет — никуда она из дому не пойдет, родилась на «Краю света» и проживет тут до конца своих дней; это «ее земля», а прежде была отцовской; братья никогда не выгонят ее, она очень нужна в хозяйстве.

— Ты что, с ума сошел? — сказала она Фернану.

— Нет, нисколько, — упрямо ответил он.

— Поди-ка поговори с отцом, он тебе покажет!

— А я не буду с ним говорить, — ты сама поговоришь.

— Я?

— Ну да, если хочешь, чтобы мы поладили.

— Да ты кто здесь? — возмутилась Адель. — Простой батрак.

— Если выйдешь за меня, кое-кем другим стану.

— Ах, вот как! — воскликнула Адель.

— Да уж так, — отозвался он.

— Отец как узнает, что ты задумал, сразу же выгонит тебя.

— Может, и выгонит. Но уж тогда ему не найти работника, он это и сам говорит, — кроме меня, никто не пойдет на такое место. А если я уйду, у тебя никого не будет. Да все равно и сейчас не будет, пока дела не сладим, — добавил он.

— Вот сволочь! — хриплым голосом вскрикнула Адель. Фернан несколько раз кивал головой, словно был согласен с ней, он не защищался.

— Главное, — знать надо, чего ты хочешь, — сказал Фернан. — Надоело мне спать в коровнике и никогда не получать жалованье сполна, потому что у хозяина денег нет. Я согласен остаться, но должен же я иметь выгоду. Я работы не пожалею и ничего не пожалею, но хочу быть наравне с твоими братьями, а то какой же толк надрываться.

— Вот оно что! — негодует Адель. — Вот уж не ожидала!

— Соглашайся. Иначе ничего не выйдет.

— Ладно, — отвечает Адель. — Посмотрим… А пока что…

Она пододвинулась к Фернану, положила ему руку на колено.

— Нет, не выйдет, — бурчит он, отстраняясь. — Соглашайся, иначе ничего не будет, я же сказал тебе. Ничего ты не получишь, пока по закону все не уладим.

Адель поднялась, взбешенная.

— Пойду сейчас, скажу отцу, — пригрозила она.

— Не скажешь. А если распустишь язык, тебе же хуже, — прощай. Я-то работу всегда найду! — И он ворчит: — А тут, гляди, вон какая мне награда за то, что работал, надрывался, трудился задарма… можно сказать, задарма. А если тебе еще раз придет охота побаловаться, — добавил он, — пойдем сперва со мной к мэру.

И он бесцеремонно ушел, она же была так потрясена, что даже и не пыталась его удержать. Зажав в руке недоуздок, Фернан направился к шорному сараю и исчез там за дверью. Через некоторое время ушла из хлева и разъяренная Адель, злобно хмыкая, отворила деревянную клетушку для инструмента и выбрала там себе лопату. Она у Фернана в руках, и хорошо это знает, и как же ей это неприятно! В огороде она присоединилась к старику Гюставу, и они. молча принялись работать бок о бок. Никогда Адель так быстро и с такой силой не вскапывала грядки. Мороз еще не ударил, земля рыхлая и жирная; запах, поднимающийся от нее, наконец успокоил Адель, пот, струйками стекавший по телу, очистил его, избавил от наваждения.

Глава III

В жизни отдельных людей и целых семей бывают полосы перелома, когда во всем, что многие годы, казалось, должно было идти неспешно, постепенно, обычным строем, как это происходит у всех, вдруг сталкиваются противоположные течения, подспудно возникшие за эти годы, и вот тогда происходят драмы или, по крайней мере, встают вопросы, которые необходимо разрешить во что бы то ни стало.

Сколь ни кажется простой на первый взгляд жизнь крестьянского люда, словно замкнутая в кругу четырех времен года, чередующихся в неизменном, непреложном порядке, однако по части переломных моментов она не так уж отличается от жизни других людей, и, происходящие в семьях столкновения зачастую приобретают особую остроту уже тем самым, что они назревали исподволь, очень долго.