Жатва дьявола
Шрифт:
Он, не моргнув, бросил это слово, как бросают шар, сбивая кегли в кегельбане.
— Скажем, это был мой вклад, — добавил он с гаденьким своим смешком:
Как раз в эту минуту в комнату вошла Жильберта, держа в руке молитвенник. Увидев Фернана, она удивилась:
— Вот как! Это вы? Что вы тут делаете?
— Вы же видите, — ответил он, не вставая, — вернулся домой. Хорошо дома-то!
Жильберта вперила в него презрительный взгляд.
— Я думала вы в Шартре живете.
— Больше уже не живу.
— А
— Да здесь, у своей жены! Хоть она и померла, а мне местечко здесь должно найтись. Мы ведь законным браком женаты были… имущество у нас было общее… Надо полагать, законы не изменились с тех пор, как мы с ней обменялись кольцами.
— Вы собираетесь вернуться и работать вместе с нами?
— Вернуться, пожалуй, вернусь. Но насчет работы не рассчитывайте на меня, дорогая невестушка.
— Кто хочет есть…
— Тот трудится… или же берет то, что ему причитается.
— Вы для того и явились?
— Ну, понятно! Впрочем, я еще не решил… Спальня моя где? Наверху?
— Спальня Адель?
— Это я и хотел сказать. Она, надо полагать, сберегла мои вещи: мои сабо, старые мои штаны, на которые я велел пришить наколенники… наверно, и рубашки мои.
— Вещи свои можете взять. Пожалуйста. Но что касается комнаты…
— Во всяком случае, я нынче там переночую. А то уже темно стало, и велосипед у меня что-то разладился. Чего доброго, застряну на дороге или придется пешком добираться до Шартра — путь немалый: восемнадцать километров. Да мне в Шартре нечего и делать… Я теперь только одно могу: жить там на свою ренту… Конечно, для этого надо иметь ренту… а чтобы получать ренту, надо иметь капитал. Сколько денег-то оставила Адель?
— Откуда я могу знать? Этими вопросами занимается нотариус. В оставшемся наследстве какая-то доля принадлежит Альберу, есть и моя доля, признанная в соглашении, которое было заключено с моим отцом. Ведь вам, конечно, известно, что эту ферму могли купить только потому, что мой отец…
— Знаю… Знаю… — оборвал ее Фернан. — Но ведь до этого была ферма «Край света», и тамошняя земля-то цела, никуда не девалась. И деньги были, заработанные на старой ферме. Частью они пошли в уплату за «Белый бугор»! Надо бы мне повидаться с нотариусом, если только вы не предложите мне полюбовную сделку.
— Ты с ума сошел! — крикнул Альбер.
— Почему так говоришь? Какой я такой сумасшедший? У меня права есть. Я старик… не желаю больше работать, хочу отдыхать…
— На деньги, заработанные другими?
— А зачем мне докапываться, кто их наживал? Да ведь и бедная моя жена тоже тут работала. Я хочу получить только то, что мне причитается, — то, что вы мне должны, так сказать.
— Мы вам ничего не должны, Фернан.
— Ошибаетесь, невестушка, ошибаетесь… Ведь вас еще не было, — в самом начале, когда я служил на «Краю света» в батраках, и вы, значит, всего-то
— Замолчи!
— Почему? Ты, стало быть, не рассказывал ей? А пусть она знает, супруга твоя.
— Не смей. Я тебе запрещаю!
— Ну уж нет, ну уж нет! Мы ее сейчас укротим, она будет как шелковая… У вашего мужа, у Альбера, значит, — начал он, — был дядя, шурин его отца — Фирмена Женета, звали этого дядю Гюстав…
— Фернан!..
— Ты ведь, Альбер, ничего тогда не понимал, ты еще маленький был… Зато Адель все ясно видела. Дядя Гюстав на старости лет втюрился в гулящую девку, но прозвищу Сова…
— Мать Альсида?
— Правильно, невестушка, правильно!.. Старик Гюстав сделал ей ребенка… по крайней мере, она его в том уверяла… И он возрадовался… Чуть не пляшет: вот, мол, будет у меня сынок… и уже собрался жениться на своей душеньке… Вот беда! Два липших рта на «Краю света». А что дальше будет? Можете себе представить? Да еще какую бабу приведет старик на ферму! Шлюху! Стали его уговаривать, а он ничего и слышать не хочет. Как только, говорит, родится ребенок, обязательно, говорит, женюсь. Ну, раз уж нельзя помешать, чтобы ребенок родился…
— Замолчи же ты! — взвыл Альбер.
Фернан насмешливо посмотрел на него.
— Нет, — ответил он, — чего ты ерепенишься? Пусть твоей жене все станет известно, а то она не будет знать, что кому причитается. А мне чего теперь бояться? Уже срок давности истек.
Жильберта, вся бледная, спросила, сжимая в руке черный молитвенник.
— Так что же вы сделали тогда?
— Женеты — отец, дочь и мать тоже (я это знаю) собрались, стали говорить меж собой, что старик-то совсем уж старый… и больше не зачем ему небо коптить…
— Что вы говорите!
— А чтобы помешать ему дурить, есть только одно средство — помереть старику надо поскорее.
И Фернан посмотрел на Жильберту пронзительным взглядом.
— Ну, Адель со мной об этом поговорила… или я с ней поговорил, теперь уж не помню. Надо вам сказать, мы уже давно с ней слюбились, только она еще не хотела пойти за меня замуж. И вот она мне сказала: если, мол, поможешь, соглашусь пойти за тебя… И тогда…
— Что… тогда?..
Жильберта сжала губы так сильно, что они побелели.
— Тогда, — продолжал Фернан, — все получилось хорошо и вовремя. Как-то под вечер старик полез на сеновал, оступился и свалился с лестницы. Разбил себе череп — и конец!
Наступила тишина.
— Это вы сделали, Фернан? — спросила Жильберта.
— Так Адель захотела. Я помог… Чуть-чуть, сколько надо было. Ведь тут, можно сказать, был вопрос жизни или смерти… для тех, кто в живых остался, и для молодых… Несчастный случай произошел.
— Да, несчастный случай, — бросил Альбер.
— Молчи ты! — сказала Жильберта, и он умолк.