Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
Шрифт:
– Кому мы нужны, кроме самих себя? У меня все забрали, лишили средств к существованию, выбросили на улицу. Почему тот, кто это сделал, считает, что я лишний? Меня душит злоба и не беспокоит совесть. Она ушла из дома, когда в него вошла ты. Я хотел идти в милицию, признаться насчет бомжа, что это я его забил ногами до смерти. А тут ты... Пойми, что только враги могли превратить нас с тобой в то, чем мы стали. Ты танцуешь в публичном доме, на тебя пялятся. А кто пялится? Враги. Я работал, был лояльным представителем среднего класса. Кто заставил меня сойти с ума и выместить злобу на том чертовом бомже? Враги. Так не пора ли отомстить врагам?
– Кого же ты считаешь врагами? – очень серьезно спросила Эля.
– Всех, кто виноват. Всех, кто живет лучше нас, хотя не заслуживает этого. Ты думаешь, тот, кто трахает шлюх в твоем заведении, менее грешен, чем я? Тот, кто лапает тебя, засовывает
– Не надо! – Эля закрыла лицо руками, ее трясло, девушка была на грани истерики. – Не напоминай мне. Я их ненавижу!
Миша не был злым гением, не имел он и цели склонить девчонку на свою сторону, во всяком случае, сознательно он этого не хотел. Но все именно так и вышло. У каждого есть кнопка, особо чувствительное место, такова всеобщая физика, и человеку из ее границ не вырваться. Тяга к преступлению может стать неодолимой, когда ненависть отравила кровь до критического уровня, который у каждого свой. Если рядом есть кто-то, источающий ненависть, тот, кто представляет собой постоянный ее источник, то нужно бежать что есть силы. Если она есть, эта сила бежать. У Эли ее не нашлось, ей убегать не хотелось. И очень скоро их повязало на крови, после такого обратной дороги не стало.
Это был воскресный день, они, как всегда, сидели в комнате и разговаривали. Вот почему Эля никуда не смогла уйти, убежать. Ей невероятно хотелось говорить с ним, никогда ни с кем ей не хотелось столько говорить. Он умел слушать, он думал так же, как она, он продолжал то, до чего сама она не успела еще додуматься. Это вяжет сильнее, чем страсть, держит крепче, чем близость, связывает лучше, чем любовь, и само является источником и страсти, и близости, и любви. Когда говорят двое, а слышится один голос, вот что это. Плешаков уже вполне оправился от своих увечий, ему впору было благодарить того здоровяка за его мастерство, за то, что не нанес серьезных внутренних повреждений. Деньги закончились совершенно, нужно было что-то предпринять, и срочно. Об этом он сейчас говорил Эльвире. Нет ли у нее чего-нибудь интересного на примете? Или кого-нибудь? Она обещала подумать, и тут в дверь позвонили, а потом еще и постучали весьма бесцеремонно. У Миши екнуло в груди, он подумал про милицию и хотел было сказать Эле, чтобы та не открывала, но играла музыка, и сделать вид, что в квартире никого нет, было бы пустым номером. Девушка подошла к двери, увидела в глазок какую-то тетку и спросила, что той, собственно, нужно. Тетка, оказавшаяся цыганкой, проворно стала говорить что-то о мягкой мебели, о скидках на эту самую мебель, о том, что она, тетка, как раз эту самую мебель и продает, и просила впустить ее, хотела передать каталог. Конечно же, это была самая что ни на есть банальная разведка боем. Цыгане так частенько делают: ходят по квартирам, предлагают купить у них все на свете по бросовым ценам, а потом наводят на квартиру воров из родного табора.
– Сейчас, женщина, – ответила Эльвира цыганке, – подождите, я ключи найду и вам открою.
– Что ты задумала? – Миша был явно озадачен ее поведением. – Чего ради ты решила впустить ее? Мне не нужна мебель.
– Зато нам нужна эта тварь, – Эля выругалась. – Однажды, когда меня не было дома, такие же вот ограбили мою тетку, а сынишка с тех пор не сказал ни слова. Она им открыла, думала, что они из социальной защиты, а те ее оглушили, забрали все, что смогли найти, даже детские вещи... Ты можешь только учить, теоретик? Надо начинать с крови. Или ты так и будешь всю жизнь скулить из-за того вонючего бомжа? Это нелюди, животные, они питаются падалью. Ну же!
Миша кивнул, сам пошел на кухню, выдвинул ящик стола и достал огромный разделочный нож. Взвесил его в руке, покачал головой и положил обратно. Он слышал, как Эля впустила цыганку, как заговорила с ней. Вместо ножа он взял скалку. Длинную, увесистую, как хорошая дубинка.
Цыганка что-то быстро-быстро говорила Эле, словно заговаривала ее. Взгляд у девушки стал отсутствующим, остекленел. Цыганский гипноз, чары. Этому нет объяснения, но это существует в мире, как еще одно непознанное его явление. Цыганка воровато поглядывала по сторонам, но вот беда – она не догадалась вовремя обернуться. Страшный удар скалкой по темени оглушил ее, повалил на пол. Эльвира стряхнула наваждение и молча накинулась на почти уже бездыханную цыганку, вцепилась ей в горло и душила до тех пор, пока несчастная не испустила дух.
...Когда туман перед их глазами рассеялся, а оцепенение от сделанного спало, они нашли себя стоящими над трупом, держась за руки. Им было наплевать, что цыганки, должно быть, уже хватились те, кто ожидал ее внизу в автомобиле. Их не заботило то, как
Ночью Миша и Эльвира под руки вытащили тело цыганки из подъезда, да так ловко, что со стороны это выглядело, словно ведут сильно подвыпившую тетку ее более трезвые собутыльники. Для этого района самая обычная, ежедневная почти картина. Цыганку они усадили в машину, на заднее сиденье, вывезли тело за город, свернули к железной дороге, под мост, туда, где поезда сильно притормаживают, и там Миша положил ее на платформу товарняка. Цыганка отправилась кочевать – в последний раз. Нашли ее только днем, за сто семьдесят километров от Москвы.
Глава 14
Накатывал очередной Новый год. Москва все еще радостно, скорее по инерции, суетилась, готовилась отметить самый главный и шумный праздник. Все понимали, что сказка закончилась. Это ровно год назад все подводили итоги, их приятно было подводить: сытная жизнь взаймы, застившая глаза золотой пудрой, казалась вечной. Пузырь ненастоящей жизни все еще раздувался и окончательного своего предела тогда не достиг, за стенками пузыря вольготно было всем, и воздух переполняло хмельное счастье. На улицах были отмечены случаи водительской вежливости по отношению к пешеходам – явление прежде небывалое, везде появились какие-то неожиданно воспитанные люди, в отделанных карельской березой кабинетах звучали слова оптимизма и транслировались затем восприимчивой толпе. Толпа верила, толпа бездумно жила в долг, и казалось ей, что отныне так будет вечно. Зачем думать о пузыре, который когда-нибудь непременно лопнет? Вот никто и не думал. И пузырь лопнул.
В бордовом клубе царил еженощный аншлаг: кокотки были нарасхват, посетителей набивалось даже в будни столько, что приходилось ограничивать вход, извиняться, что мест нет. Нам Кам выкупил остаток этажа, переоборудовал в офис, соединил с клубом и стал часто бывать здесь, назначал встречи нужным людям. Обстановка располагала к удовлетворению порочной нужды, за деловыми разговорами обносили гостей затейливо раскрашенные по голому телу официантки, приглянувшуюся можно было отвести в соседнюю комнатку. Мемзер приезжал почти каждую неделю, Сергея больше с собой не звал, понял, что у парня, видимо, серьезный роман. С кем именно, дядюшку все еще не интересовало, он был тактичен. А племянник едва выдерживал до шести вечера, и застать его в офисе после этого времени было делом нереальным. Распрашивать юнца Мемзер не хотел, рассудив, что Сергею и без того осталось жить недолго, так пусть напоследок поиграет в московскую любовь. Агамемнон обещал закончить приготовления к пересадке как можно скорее, но попросил, чтобы его не дергали.
– Когда, когда... Я не могу сказать точно! – раздраженно ответил ученый на очередной вопрос Мемзера. – Может быть, месяц, может быть, полгода. Материал идеальный, я вам уже говорил. Все остальное – не ваша забота. Мне так же интересен этот эксперимент, как и вам. Мне так же, как и вам, хочется, чтобы все получилось. Не мешайте работать, в конце концов!
Мемзер отстал. Полгода он подождет – это не срок. Пока же он попросил Сергея чаще приходить в гости:
– Бывай у нас почаще. С твоим появлением Наташа стала более домашней, даже начала проявлять интерес к стряпне. Мне доставляет удовольствие видеть тебя в своем доме. Знаешь, в сущности, я так одинок, у меня из близких только жена и ты...