Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
Шрифт:
НИИ занялся научными изысканиями в нескольких направлениях: нанобиология, вирусология, клеточная генетика и внутреннее протезирование. К одной цели можно идти несколькими путями, и каждый из них может оказаться верным, вот только время, потраченное на дорогу, зачастую оказывается несопоставимым. Наномания в мире только начинала набирать обороты, она, как модная волна, била в грудь, обволакивала перспективой. С помощью микрочастиц, например, можно очищать сосуды человека от холестерина, и «НИИ Жизни» первым в мире стал делать такие процедуры, приобретшие большую популярность в узких кругах московской и, разумеется, питерской аристократии. Правление института само решало, кто вправе занять одну из тринадцати палат в минус первом этаже. Деньги здесь никакой роли не играли, все было организовано на клубный манер, и получить членский билет
– Право долгой жизни может получить лишь тот, кто достоин этого с нашей точки зрения, – сказал Мемзер во время своего выступления на заседании правления по телемосту из Штатов. – Есть ли смысл продлевать жизнь какому-нибудь региональному царьку, погрязшему в мерзостях? Он никогда не сможет жить ради будущего, у него нет страха перед грядущим, он живет сегодняшним днем и засыпает с мыслью, что после него хоть потоп. Состояние, которое он приобрел лишь благодаря своим преступным наклонностям, для нас не играет роли, мы не салон красоты, нам ни к чему самоокупаемость, но институт должен работать с настоящим биоматериалом. Раз уж наша цель – это бессмертие, то пусть его опытные этапы проходят те, кого мы выберем. Пусть подают заявки, они будут рассмотрены. Жить вечно, как и даровать жизнь, до сей поры могли только боги. Нам есть с кого брать пример.
Мемзер, разумеется, лукавил. Только он знал, что кратчайший путь к жизни вечной – это направление Агамемнона, основанное на марианских бактериях. Все эти игры в нанотехнологии, пересадку и протезирование внутренних органов, их замена на донорские или создание искусственных имплантатов – пути, по которым предстоит двигаться не год и не два, а, возможно, десятилетия. Лечение пустыми, или, как их еще называют, «стволовыми» клетками? Пусть попробуют, все равно это дает эффект, схожий с подтяжкой кожи на лице, не более того. Шла вторая половина первого десятилетия нового века, и Агамемнон был ближе всех к разгадке тайны бессмертия. В Токийском университете дела шли не так хорошо: японцы никак не могли разгадать, что именно нужно для вживления смодулированного белка океанских бактерий в человеческую клетку. Он там не приживался! Клетка принимала его, некоторое время словно думала, настраивалась, затем начинался долгожданный процесс деления с ускорением, но спустя какое-то время все возвращалось на круги своя. Клетка, словно двигатель внутреннего сгорания, воспринимала новый белок в качестве топлива, сжигала его и все становилось как прежде. Так, во всяком случае, думали японцы, пока с подопытными животными не стало происходить нечто ужасное. Здоровые молодые особи начинали стариться на глазах. Собака трех лет от роду за короткое время проживала остальные двенадцать и умирала, достигнув почтеннейшего собачьего возраста. Агамемнон Порфирьевич тоже поначалу истреблял животных, от чего испытывал невыносимые нравственные страдания. Как и многие не вполне нормальные люди со скрытыми садистскими наклонностями, ученый гораздо больше любил животных, нежели людей, и даже собирался перейти к опытам над бомжами, но его предложение не прошло научный совет. Бомжей, прежде чем подвергнуть эксперименту, необходимо было лечить, а заниматься этим никто из персонала не хотел категорически. К тому же кто-то в пылу научной дискуссии сравнил такие методы с методами окаянного доктора Йозефа Менгеле, что было, безусловно, справедливо, и Агамемнон, скрепя сердце, согласился оставить все как есть.
Кто знает, сколько еще несчастных псов, котов и прочих четвероногих загубил бы институт Жизни, не приди в голову Агамемнона некая смелая мысль. Она посетила его во время обеда, он молча встал из-за стола и принялся ходить вокруг, издавая нечленораздельные звуки. Привыкшие к подобному поведению коллеги на своего директора не обращали внимания, старательно отводили глаза. Вдруг Агамемнон остановился и уставился на Кирилла – молодого лаборанта, ответственного за доставку подопытных животных.
– А-а-а! – потирая руки, выдал «рыжий». – А ну-ка бросайте свой шницель, или что у вас там? – пойдемте ко мне в кабинет.
Кирилл повиновался беспрекословно. В кабинете Агамемнон приказал:
– Доставьте мне суку со щенками, но так, чтобы это был ее первый помет, а щенки были уже с открытыми глазенками. Сможете это сделать быстро?
Кирилл помрачнел и ничего не ответил,
– Что такое? Вы больны? Господи, да что это с вами?
Кирилл готов был разреветься. Он ненавидел свою «профессию» живодера, мечтал поскорей оставить ее, но так хорошо, как в НИИ, нигде не платили, и это его удерживало.
– Кто вам настучал, Агамемнон Порфирьевич? Что за люди, а?
«Рыжий» изумленно поглядел на лаборанта:
– Вы о чем?
– Моя собака, Фишка, такса! Она ощенилась недавно в первый раз!
Бессердечный ученый пришел в восторг и, подскочив к Кириллу, порывисто обнял его, тот отшатнулся.
– Да прекратите вы сожалеть о вашей таксе! Я вам ручаюсь, что ничего плохого с ней не сделаю. Везите ее сюда немедленно! Слышите?!
– А она точно останется в живых? – переспросил недоверчивый Кирилл и получил порцию самых горячих уверений. Что ему оставалось делать? Привез...
Агаемемнон приступил к проверке своей новой гипотезы в тот же вечер. Когда он очутился в привычной обстановке собственной лабаратории, когда он увидел усыпленную таксу и шестерых ее детенышей, на душе у него сделалось легко. Он словно увидел выход из пещеры, в которой блуждал без счета времени, и спокойно, без слез и истерики, пошел на свет. Щенкам были сделаны инъекции, избирательно «заразившие» их клетки марианским чудом, их мать была подключена к необходимой аппаратуре. Маленький песик был облеплен датчиками измерения состава крови, сердечных сокращений, ультразвуковыми детекторами, и на Фишке почти не осталось свободного места. Агамемнон ввел ее в состояние искуственной комы, оставив организму лишь минимум необходимых для поддержания жизни функций.
Клетки щенков, и без того делившиеся с максимальной быстротой, сначала словно не отреагировали на вещество. Агамемнон терпеливо ожидал и просидел неподвижно несколько часов. Лишь под утро взятый у таксят анализ показал, что деление ускорилось почти вдвое. Тогда он перенес часть биоматериала, взятого от щенков, их матери, продолжая постоянное наблюдение за изменениями в ее клетках.
Все вышло полностью так, как он и предполагал: при совпадении ДНК родственников не последовало отторжения на клеточном уровне, деление клеток у матери усилилось и остановилось на определенном, довольно высоком уровне. Теперь оставалось ждать несколько месяцев, что же будет дальше. По прогнозу ученого возможны были всего два варианта: либо процесс постепенно сойдет на нет и деление вернется к своему прежнему, естественному уровню, либо останется на прежнем уровне и тогда придется наблюдать собаку в течение года, а то и больше, чтобы окончательно убедиться в отсутствии процесса старения. Щенками в ходе эксперимента пришлось пожертвовать в том смысле, что через четыре месяца все они достигли биологического и фактического возраста своей матери, а к моменту окончательного завершения всех наблюдений никого из них уже не осталось в живых – умерли от естественной старости. Показатели Фишки через год оставались на прежнем уровне. Это была несомненная победа, о которой Агамемнон доложил Мемзеру по телефону:
– Можно приступать, но понадобится донор-родственник. Совершенно здоровый, без наследственных патологий. Он выносит для вас клетку.
– А что с ним будет потом? – спросил Мемзер. – Так же, как с теми щенятами?
– Увы, – Агамемнон закашлялся, чтобы скрыть проступившее в голосе смущение, – другого результата я не прогнозирую. Мы можем продолжать исследования, и, я уверен, когда-нибудь найдем возможность сохранить донору жизнь, но вот когда это случится, известно только на небе.
– Хорошо. Значит, без патологий и совершенно нормальный, вы говорите? – Мемзер подумал было о своей дочери, но та на роль донора явно не подходила. – Придется искать такого родственника. Может быть, мой младший брат?
– Какая у вас с ним разница в возрасте?
– Он на десять лет моложе.
– Нет. Это должен быть совсем молодой человек. Идеальный вариант хроносоотношения я пока не знаю, но пусть он будет лет двадцати или немного старше. Главное, чтобы зоны роста еще не закрылись. Поищете такого?
– Поищу, – коротко ответил Мемзер и повесил трубку.
Глава 12
На календаре было завтрашнее число. Сам не знаю отчего, но это меня раздражало. Я передвинул рамку на день назад и успокоился: вот теперь все в порядке. Поглядел на часы. Нет! Совсем не все в порядке! На часах тоже стояло завтрашнее число!