Железная дорога
Шрифт:
Позже пару-тройку раз я попадала в компании, в которых старшие лаборанты, младшие научные сотрудники, учрежденческие клерки, чинно протиравшие на службе штаны и смирно ходящие под каблуками своих жен, вырвавшись за город, тут же принимались распевать о солнышке лесном, зорко высматривая очередное солнышко на текущий туристический сезон.
Бардовско-грушинская романтика всегда ассоциировалась у меня с бурдой из котелка, плохим вином, неубедительной игрой в очарованных странников, походно-полевыми романами, подозрительно похожими на специфически рафинированное блядство. Говорят, что когда-то, в шестидесятых, молодые физики-ядерщики в роговых очках, с гитарами и рюкзаками за спиной по своему посылу были близки к хиппующей в то время на Западе молодежи.
Завершение сбора бодрых байдарочников венчалось раздачей сухого пайка — по два тяжеленных мешка на каждого бесперебойного гребца. Предлагалось разложить заключенную в них снедь по огромным рюкзакам, которые мы должны были переть на горбу до неведомого мне места со страшным названием «база». Но все это предстояло проделать только завтра. Я попробовала приподнять один из мешков, ощутила жгучую боль в спине, поставила мешок на место и ушла, плотно закрыв за собой дверь, ведущую в безысходную бодрость духа.
Пермь я проспала. Теперь подышать воздухом получится только в Свердловске.
Покинув туристическое сборище, я отправилась по древним булыжным мостовым Выборга осматривать его живописные руины. На развалинах Выборгской крепости я перезнакомилась со студентами-археологами из Ленинграда, во время студенческой практики занимающихся раскопками. У них как раз закончился рабочий день и чудесные ребята, красивая девушка и ее друг, потащили меня осматривать главную достопримечательность Выборга — семисотлетнюю башню Олафа. По дороге они наперебой грузили меня исторической и археологической информацией, из которой я помню лишь то, что название города — Выборг — на шведском языке означает «Священный город». Весь остальной день я провела с будущими археологами на пляже, там было много молодого веселья, но для повествования это несущественно.
А вот возле исторической башни Олафа у меня состоялось важное для развития сюжета знакомство. Мы с ребятами встретили там группу немолодых людей, оживленно беседующую между собой. Яркая женщина лет сорока (она могла быть и моложе, и старше — в то время все люди после тридцати пяти казались мне одинаково пожилыми) стояла в окружении четырех мужчин. Весь облик женщины оповещал: «Я имею отношение к искусству. Сама, правда, кистью по холстам не машу, над стишатами не корплю, по сцене козой не прыгаю, для всего я этого слишком умна». Она и впрямь оказалась искусствоведом из Питера, выполняющим здесь, в Выборге, какую-то важную и ответственную работу, что-то связанное с местным музеем. Ухоженное породистое лицо, пальцы красивых крупных рук в кольцах с огромными камнями, дизайнерская одежда, которую тогда можно было купить только в художественных салонах, причём по запредельным ценам, ироничная речь, насмешливый, но не злой взгляд — она мне понравилась. Не помню, каким образом мы начали перекидываться фразами с их взрослой компанией, но минут через пятнадцать Елена Николаевна — так звали искусствоведшу — уже знала, что мы остановились в одной гостинице, и пригласила меня на завтрашний вечер поужинать вместе с ней и ее приятелями в гостиничном ресторане. «Я люблю иногда поболтать с девчонками», — сказала она, усмехаясь.
Заметив мое смущение и расценив его правильно, добавила:
— Не беспокойся о деньгах, детка, от этого быстро стареют. Джентльмены платят за дам, если они, конечно, джентльмены. — Она слегка насмешливо обратилась к своим спутникам. — Ведь платят? — Джентльмены усиленно закивали.
Потом, придвинувшись ко мне, тихо сказала совершенно мне непонятное:
— И не вздумай считать, что ужин в ресторации тебя к чему-то обязывает. Мужики должны испытывать невыносимое чувство благодарности за одно то, что ты своим присутствием украшаешь их общество.
При всей своей тогдашней безголовости
— Конечно, вы можете заплатить и жить столько, сколько вам будет нужно. Ведь вы зарегистрированы у нас, — любезно улыбаясь, сказала мне тетенька в окошке.
Я не предусмотрела лишь того, чего не понимала тогда в принципе — что «за просто так» никто не позволит мне находиться в гостинице ни минуты после того, как закончится проплаченное время «койко-места» в огромном номере, рассчитанном человек на двадцать. На следующий день после завтрака, предупредив, на мой взгляд, единственного из всей байдарочной команды заслуживающего доверия парня о том, что глупая девочка передумала грести веслами, я улизнула от инструктажа и прочих необходимых мероприятий для каждого уважающего себя байдарочника. Наплававшись в Финском заливе, наигравшись на пляже в волейбол, я заявилась в гостиницу, когда мои друзья-гребцы уже должны были находиться на счастливом пути к вожделенной базе.
Любезная женщина в окошке никак не могла понять, чего я от нее хочу:
— Я вам говорила, что вы после восемнадцати часов можете заплатить за дальнейшее проживание? — Удивлялась она. — У нас люди на чемоданах третью ночь сидят. Как я могла вам, девушка, что-то обещать? Заберите свои вещи у дежурной по этажу и покиньте гостиницу. И не вздумайте устраиваться спать в холле, здесь вам не ночлежка. Я ночью разрешаю тут находиться только тем, кто скоро заселяется.
Растерянность моя была такой степени, что я не заметила подошедшей Елены Николаевны.
— Евгения, привет! Ты не забыла, что мы сегодня идём в кабак? Эй, внимание на меня, — она пощелкала пальцами перед моим лицом. — Сфокусируй взгляд и отвечай. Вопрос: что стряслось?
Спустя несколько минут я с рюкзачком поднималась по лестнице вслед за Еленой Николаевной.
— Сколько дней тебе нужно здесь пожить?
— Ну, четыре-пять.
— Это не вопрос. Сегодня переночуем вместе, а завтра ко мне из Москвы приезжает главный мужчина моих последних двух лет, и пару дней мы проведём на даче его друзей. Ты останешься в моем номере и будешь по вечерам отвечать на телефонные звонки. С администрацией гостиницы я договорюсь, об этой ерунде не беспокойся. Когда вернусь, ещё денёк я тебя как-нибудь потерплю. Больше не смогу, не обессудь, я привыкла жить одна. Очень удачно с тобой все сложилось: мне сегодня нужно обаять одного мужика — для того и в ресторан иду. Только вот потом этот прохиндей может запроситься ко мне в койку. На этот предмет он не нужен, да только ссориться с ним сейчас мне никак нельзя. А теперь у меня железная отмазка — ты, невинное дитя.
Войдя в номер, Елена Николаевна подошла к зеркалу:
— Я сегодня должна быть неотразима, а ты будешь меня удачно оттенять.
— Что я должна для этого делать?
— Ничего. Ты будешь отлично исполнять свою миссию, не прикладывая ни малейших усилий, — Елена Николаевна тонко улыбнулась и отправилась в душ.
Сквозь шум воды донесся ее голос:
— А для тебя, Евгения, это будет бесплатный мастер-класс. Учись, раз тебе повезло встретиться со мной на жизненной дороге.
Я огляделась — номер был одноместным, но кроме кровати в нем находился диван, на который, я, по-видимому, могла рассчитывать.
Поздним вечером, вернувшись из ресторана, где новая знакомая демонстрировала чудеса дрессуры мужчин с использованием только легкого движения брови, я покорно отвечала на ее расспросы. Вскоре она знала всю мою историю.
— Щас резюме делать будем. — Помолчав немного, непривычно серьезным тоном заговорила Елена Николаевна, — Я, как скажу без ложной скромности, очень неглупый человек, как мать взрослого сына, должна бы сейчас сказать, что не самые лучшие родители лучше, чем отсутствие оных. Но история с твоим дядей... Лёней? — это злодейство в чистом виде. Причем под это определение подходит не только поступок дяди, но и поведение твоих родителей.