Железная леди
Шрифт:
– О-ой-й! – Существо завыло с такой мощью, будто хотело разбудить всех мертвецов в пределах слышимости и все живые души вплоть до шотландских холмов.
– Мне не под силу его дальше держать, – проскрипел старый солдат сквозь стиснутые зубы. – Хотите позвать полицейского или продолжите сами?
– Нелл, – сказал Годфри с мягким упреком, который могла расслышать только я, – это не Ирен.
Я снова дернула воришку за волосы, но безуспешно. И наконец я невольно разжала пальцы в перчатках, ощутила липкую, жирную текстуру шевелюры, которую держала. Даже театральный
Все глаза собравшихся были устремлены на меня и полны живого интереса.
– Я-я думала…
Когда хватка ослабла, старый джентльмен тоже отпустил разбойника. Парень передернулся в яром негодовании, избавившись от носового платка и от моих услуг по чистке. Юный воришка повернулся было, чтобы убежать, но потом зыркнул на меня и вырвал свою – действительно грязную – кепку из моих онемевших пальцев.
– Совсем сбрендила, – заявил он мне весьма отчетливо, а потом бросился сквозь толпу, которая даже не шевельнулась, чтобы ему помешать.
Я огляделась:
– Он украл мою сумку.
– Совершенно верно. – Старый джентльмен брезгливо отряхнул ладони, будто стремясь избавиться от следов контакта с подобной подлостью.
Постепенно, хоть и не сразу, зеваки разошлись, отправившись по своим делам. Я стояла посреди улицы, то натягивая, то отпуская шнурки своей сумочки.
– Нелл… – начал Годфри куда более нежным тоном, чем избрала бы я, сложись все по-другому.
– Ничего не говори! Я была не права, но в то же время и права. Ирен в Лондоне, – произнесла я, наконец поднимая на него взгляд с вызывающим видом.
Он ничего не отрицал:
– Хочешь теперь выпить чашечку чая?
Мы с Годфри больше не обсуждали инцидент, даже за обедом в тот вечер. Я решила, что, избегая этой темы, он надеется избежать новой лжи. Конечно, Ирен уже ведет следствие в Лондоне.
По крайней мере, мне вернули мои вещи.
Наконец я оказалась одна в комнате и стала обследовать сумку, чтобы посмотреть, нужно ли ее чинить или чистить. Как я сказала Годфри, кошелек с монетами все еще был там вместе с носовым платком, который теперь требовал стирки, и флакончиком нюхательной соли – предметом, без которого не должна обходиться ни одна женщина. Я осторожно его понюхала, чтобы избавиться от остатков миазмов напряженного дня.
С облегчением я обнаружила, что подкладка сумки не испачкалась, хотя пальцы у парня были грязные. Но раньше я не заметила свернутую в трубочку бумажку, которая лежала прямо на кремовой шелковой подкладке.
Я осторожно ее достала и расправила.
На листке были нацарапаны карандашом плохо различимые слова: «Приходите в Музей естествознания в зал позвоночных животных завтра в 11 часов утра (8-го). Важно». Письмо было подписано одной буквой: «К.».
Сердце у меня застучало с бешеной скоростью. Как это послание попало в мою сумку? Когда? Кто его передал? Я встала, собираясь позвать Годфри, но потом передумала.
Не хотелось снова выставить себя идиоткой, по крайней мере при нем. Нет никаких доказательств, что послание от Квентина Стенхоупа, но от кого еще оно может быть? А что касается способа доставки, эту загадку я должна разгадать сама.
Я отнесла записку на изящный письменный стол в стиле Людовика XIV. Отель «Браун» был в изобилии оснащен газовым светом, но на столе также имелась масляная лампа, которую я и зажгла. Края малюсенького бумажного рулончика я прижала стеклянной банкой для марок и бутылкой с чернилами.
Слова были написаны торопливо, но я все равно не смогла бы опознать почерк Квентина. Мне отчаянно хотелось, чтобы здесь оказалась Ирен и с одного взгляда проанализировала характер корреспонденции и доброжелательно объяснила мне свои умозаключения.
Манера написания была четкой; карандаш – не слишком острый – уже использовался раньше, а это означало, что поспешные каракули были начертаны спонтанно, прямо на улице; корреспондент специально выбрал такие слова, чтобы я не смогла их игнорировать.
Когда и как эта записка оказалась в моем распоряжении? Наверняка не в отеле, потому что я сама собирала сумку перед уходом. Наиболее очевидным кандидатом в посланники был неудачливый вор. Выходит, он кое-что добавил к содержимому моей сумки, вместо того чтобы вытащить?
Вероятно, поэтому он и «позволил» себя поймать. Я замечала эту противную личность несколько раз. Очевидно, ему дали задание следить за нами. Впрочем, он мог оказаться обычным воришкой, которому моя сумка представлялась лакомой добычей и который следовал за нами только по этой причине. Но если юный вор не бросал записку в сумку, кто еще мог это сделать?
Я встала, чтобы рассмотреть сумку: она была сшита из плотного фая в форме обычного мешочка с широкой горловиной, которая затягивалась при помощи шнурков, продетых в кулиску. Я дернула за шнурки и заметила, что даже в закрытом – так сказать, задушенном – состоянии горловина сумки сжата неплотно. Между складками оставалось достаточно места, чтобы засунуть тонкую бумажную трубочку поглубже в сумку.
Итак. Подбросить записку мог любой. Вдова в трауре, которая столкнулась со мной… старый солдат, поймавший воришку… цветочница, которая вручила мне букетик, если на то пошло… тот же юный оборванец… даже Годфри.
Одна из этих личностей – или кто-то другой, кого я не заметила, – могла быть переодетым Квентином. Или переодетой Ирен. Или даже – нельзя недооценивать того господина – переодетым Шерлоком Холмсом. Или ни одного из них там не было.
Я уронила голову на руки и закрыла глаза. В темноте передо мной проплывали персонажи прошедшего дня, как будто приглашая меня выбрать одного из них. Но днем мой выбор оказался катастрофически неправильным. Больше я так не ошибусь! И я пойду завтра на эту встречу. Разумеется, я решила ничего не говорить Годфри. Кроме того, я подозревала, что они с Ирен исключили меня из своей игры. Нельзя рисковать и позволить моему спутнику снова увидеть Квентина. В последний раз Годфри обещал выбить из Стенхоупа объяснение, почему тот исчез. Я не собиралась давать ему такую возможность.