Железная леди
Шрифт:
Нет, надо как-то сбежать от Годфри, причем таким образом, чтобы он ничего не заподозрил. Но как? И тут я выпрямилась: на меня снизошло божественное вдохновение.
Я скажу Годфри, что желаю посетить церковь!
Глава двадцать третья
Честные граждане
– Церковь? – переспросил за завтраком Годфри с таким удивлением, будто я вознамерилась заглянуть в опиумный притон в районе Уайтчепел.
– Да. Церковь, – твердо повторила я. – У меня не было возможности посещать англиканские службы, после того как почти год назад я приехала к вам с Ирен в Париж.
– Я не был
– Она тоже не была.
– Пожалуй, – начал Годфри без особого энтузиазма, – я могу пойти с тобой.
– Конечно, можешь, и это было бы даже желательно, если не учитывать того, что это мероприятие – мое личное паломничество. Я совершаю его раз в год в годовщину смерти моего любимого отца.
– Вот как. – Годфри выглядел таким озадаченным, каким я прежде его не видела. Упоминание о смерти близких – проверенный способ обеспечить быструю потерю интереса собеседника к вашим личным делам.
Он нахмурился:
– Что-то не припомню твоего ежегодного паломничества в тот период, когда ты работала у меня в Темпле.
Сочиняя очередной виток своей легенды, я даже пересолила пирог с почками.
– Ах… такие вещи имеют духовное значение и о них не принято болтать, Годфри.
– Без сомнения, без сомнения, – согласился он. – Ты дочь приходского священника, тебе лучше знать.
– Действительно.
– Какую церковь ты удостоишь своим паломничеством?
Теперь я ступила на очень деликатную почву. Сложность заключалась в том, что отель «Браун» располагался рядом с театральным районом под глупым названием Пиккадилли. Увы, как и следовало ожидать, здесь не было ни одного приличного храма на подходящем расстоянии. Не приходило на ум и ни одно из названий рядом с моим истинным пунктом назначения.
– Святой Троицы, – сказала я твердо, надеясь, что Годфри оставит свои расспросы.
Но он не зря служил адвокатом.
– Святой Троицы? – Его удивлению не было предела. – Почему, скажи на милость, ты решила отправиться именно туда?
– А почему бы и нет, скажи на милость?
– Я читал о ней во вчерашнем выпуске «Телеграф». Когда собор закончат, он станет блистательным достижением Движения искусств и ремесел [44] благодаря витражам Бёрн-Джонса и Морриса, но он не может служить целью твоего паломничества. Строительство еще не завершено, Нелл.
44
Английское художественное содружество во главе с поэтом и художником Уильямом Моррисом, основа стиля модерн.
– Где же эта твоя церковь Святой Троицы?
– На Слоан-сквер, – ответил он, осторожно глядя на меня.
– Бог ты мой, нет! Это совсем не та Святая Троица, Годфри. Господи. Моя Святая Троица находится в Найтсбридже рядом с Музеем Виктории и Альберта – превосходный, строгий образец готического стиля.
Он намазал маслом булочку:
– Ты уверена, что я не смогу тебя переубедить и составить тебе компанию?
– Предпочитаю пойти одна, чтобы подумать о разных вещах.
– Вещах, – отозвался он эхом в своей новой раздражающей манере, совсем как Казанова.
– Вещах, – твердо повторила я. По крайней мере, хотя бы тут я не соврала.
Я объявила, что самостоятельно доеду омнибусом до Кенсингтона, чего не делала много месяцев.
Как я пояснила Годфри, мой покойный отец не одобрил бы столь экстравагантную роскошь, как кэб, даже если речь идет о его памяти. Так как спорить с мертвым практически невозможно, Годфри отступил, и вскоре я была уже одна на своем пусть и не очень веселом пути.
Я вышла на Бромптон-роуд и зашагала в сторону Кенсингтона вместе с толпой незнакомых попутчиков – словно живая реклама «Удивительной присыпки для ног доктора Мортона», – размышляя по пути о крайних мерах, до которых меня довела попытка помочь Квентину Стенхоупу. Я никогда сознательно не обманывала тех, кому я была стольким обязана. Однако я знала Квентина гораздо раньше, чем встретила Годфри, если можно назвать знакомством такое краткое общение. Бедняга буквально цеплялся за меня все эти годы и, похоже, находил в этом определенное утешение. У меня нет иного выбора, кроме как встретиться с ним.
И все же я чувствовала себя обязанной зайти в церковь Святой Троицы и помолиться за отца, который, правда, умер в середине февраля, а не в июле. Тем не менее посещение храма пошло мне на пользу и укрепило мою решимость. Я направилась в музей.
Весь этот район Лондона к югу от бархатно-зеленого летнего покрывала парка Кенсингтон ощетинился новыми конструкциями. Тут и там виднелись потрясающие шпили и купола памятников, воздвигнутых нашей королевой в память о своем семейном счастье и тяжелой утрате супруга: готические башенки Мемориала принца Альберта выступали за массивным краснокирпичным Альберт-холлом – современной концертной ареной с круглой крышей из стекла и металла.
Музей естественной истории и современных находок начали возводить только в начале семидесятых, и он до сих пор нежился в ярких солнечных лучах, поскольку на стенах еще не успели осесть смог осенних туманов и сырая сажа зимы. Двойные шпили и центральный неф, терракотовый и сланцево-голубоватый оттенки внешней отделки придавали комплексу весьма успокаивающий, созерцательный и духовный вид, хотя на мой вкус чересчур византийский.
Внутри религиозное сходство заканчивалось: в просторном первом зале возвышался какой-то монстр первобытных болот во всей своей костлявой красе. Впрочем, как и церковь, Музей естественной истории служил вечным напоминанием о смерти. Гуляя по многочисленным выставочным залам – я приехала намного раньше назначенного времени, – я не могла избавиться от ощущения, что осматриваю мавзолей, а не музей. Все экспонаты, будь то насекомые, рептилии, птицы или млекопитающие, были мертвы; их демонстрировали в виде или скелетов, или имитаций живых существ с шерстью и перьями.
Яркие стеклянные глаза, не моргая, пристально глядели на меня. Чудовища замерли, будто терпеливо позировали для фотографии, но ни одному из них уже не суждено было снова пошевелиться, лишь я, словно ходячая фотокамера, фиксировала их причудливые формы. Вот бы ненадолго спрятаться под черным покрывалом и тайно понаблюдать за ними через глазок фотоаппарата! Эта публичная демонстрация смерти, предназначенная лишь для того, чтобы досужая публика могла глазеть на существовавшую когда-то жизнь в роскошных мраморных залах, где гуляет эхо, представлялась мне весьма примитивным развлечением.