Железная скорлупа
Шрифт:
– О доблестный сэр Гингалин, я молю вас остаться, уверена, из вас получится хороший правитель.
В ее голосе было столько обаяния, чувственности, что даже камень бы не устоял, но Гингалин лишь вяло улыбнулся.
«Жениться впопыхах? В таком возрасте, когда предстоит свершить столько подвигов, сразить стольких демонических тварей? Помочь множеству людей? Что я буду делать в замке? Изредка выбираться на охоту, а все остальное время слушать жалобы вилланов?»
От резкого ответа удержала рыцарская вежливость.
– Королева, пути
Королева посмотрела на Хелию, фрейлина пожала плечами и опустила головку.
«Н-да, милая королева, вам, похоже, ни разу не отказывали, – подумал Гингалин с усмешкой. – Незнакомое чувство, видно. Что ж, некоторых женщин это возбуждает».
– Но вы же ранены, – сказала королева с отчаянием в голосе, свита уставилась на рыцаря ненавидяще. – Хотя бы залечите раны.
Гингалин не удержался от колкости:
– Если бы моей жизни угрожала опасность, уверен, возле меня толпились бы лекари.
– Сэр Инконню! – вскричала Хелия, прожигая рыцаря взглядом. – Извините, сэр Гингалин, будьте вежливы. Вы знаете, что раненых слишком много, а докторов мало. Не уподобляйтесь обиженному ребенку.
Гингалин уловил ее призыв: Хелия страстно желала, чтобы он остался, несмотря на притязания королевы.
«Нет уж, разбирайтесь сами. Рыцарь вольная птица, ни к чему такая обуза. Мне бы о себе позаботиться, куда там королевство».
Королева кивком головы ответила на его прощальный поклон: рыцарь зашагал в поле, чувствуя затылком отчаянный взор гиацинтовых глаз.
«Хелия, почему же ты молчишь? Одно слово, и я…»
Отойдя от замковых стен на сотню шагов, он осторожно сел в седло и пустил жеребца легкой рысью.
Дорога далась тяжело: рыцарь простудился, недолеченые раны жестоко ныли, часто приходилось спешиваться и вести усталого жеребца под уздцы. Постоянно испытывал голод. Вилланы, вернувшиеся в деревни, ничего не продавали, лишь глядели хмуро, в их глазах читалось желание прибить слабого незнакомца.
Проехал мимо замка Чайльда, можно было бы там остановиться, но гордость не позволила. Выходить ему навстречу, предлагать помощь, естественно, никто не стал.
Горы встретили холодно: тропы заледенели, он десятки раз падал, расшибая коленки и лицо, а жеребец однажды едва не свалился в пропасть. Холодный ветер сек лицо, вымораживал легкие, пальцы немели, кожа с них сползла клочьями.
Изможденный Гингалин даже не нашел в себе сил обрадоваться, когда увидел великолепный черный замок. Скованную льдом реку пересекала тень заснеженного моста, драконы на воротах злобно глядели друг на друга.
Гингалин, облегченно вздохнув, дернул повод, волоча за собой усталого жеребца.
«Лучшего места для отдыха нет. Отдохну и возьмусь за благие дела. Рыцарь я или не рыцарь?»
Ворота распахнулись, из проема плеснуло золотистым светом. Охватило блаженное тепло, словно вернулся домой. Гингалин проковылял в цветущий сад. Конь рванулся из рук, затопал по изумрудной траве, жадно хрупая сочные стебли.
Послышался изумительный запах, сердце скакнуло, боль в обмороженных пальцах исчезла. Элейна в великолепном красном платье, чарующе улыбаясь, приблизилась. Тепло женского тела растопило в крови кристаллы льда, Гингалин, любуясь прекрасным лицом в обрамлении черных шелковистых волос, улыбнулся лукаво: Элейна со сладкой улыбкой смотрела, как он припал на колено.
– Леди, я в вашей власти.
Глава седьмая
Гингалин сладко потянулся на шелковых простынях: легкий ветерок колыхал кисейный балдахин, сквозь ткань сияло ласковое солнце. Слух услаждали птичьи трели и журчание воды, от дивных ароматов кружилась голова.
Кровать стояла в середке цветущего сада, баюкающего шелестом листвы, от деревьев веяло блаженной прохладой. Здоровый крепкий сон испарил усталость юноши.
Рыцарь с удовольствием разглядывал на своем мускулистом теле едва заметные линии шрамов. Врачевание Элейны выше всяких похвал! Тело полно энергии, хочется плясать, скакать во весь опор, поражать демонов.
Гингалин усмехнулся, закрыл глаза. Кровь забурлила: телесной мощью лучше распорядиться по-другому.
Рядом зашелестела простынями прекрасная женщина, рассыпая по подушке волну черных волос. Сквозь ткань покрывала просвечивало изумительное тело. Рыцарь, вдохнув пьянящий аромат ее волос, потерся щекой о шелковистое плечико, застыдившись, отстранился, поскреб колючую щетину на подбородке. Плечико приласкал поцелуем, и Элейна в полусне улыбнулась. Гингалин окинул жадным взором роскошные формы, в низу живота запылало.
Небрежно, горя от желания и неловкости, он отбросил невесомое покрывало, придвинулся к Элейне, увидел в ее глазах смешинку и приглашение.
Бережно накрыл ладонью пышную грудь, напряженные соски жгли пальцы, словно хватался за угольки. Челюсти заломило от острого желания, и сосок исчез во рту. Волшебница томно вздохнула.
Гингалин притянул женщину к себе, оказавшись сверху, замер, наслаждаясь теплом ее тела, покорного, трепетного, нежного, словно медовое облако. Упиваясь сознанием мощи, овладел черноволосой колдуньей, возбужденный сладкими стонами и легкой болью оцарапанной спины.
Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть улыбку Элейны. Перед ним простирался обеденный стол непомерной длины, скатерти не видно под серебряными блюдами с отменными кушаньями, украшенными затейливо.
Слуга-невидимка поставил перед рыцарем серебряное блюдо, из-под снятой крышки пыхнуло густыми клубами пара. На золотистой кожице жареного гуся блестели янтарные капельки сока, зелень радовала глаз. Гингалин нетерпеливо разрезал птицу, положил кусок в рот, почти застонал от нестерпимого удовольствия. Ломти мяса таяли на языке, заливая рот сладкой слюной.