Железная скорлупа
Шрифт:
– Мой милый рыцарь, – прошептала Хелия. – Сколько нам выпало вместе испытать…
«Не перестают быть прекрасными, – подумал он насмешливо. – Но кто по ним живет? И какая участь ожидает благородных рыцарей в старости: больных, обездоленных, потрепанных в схватках за добро, за людей, не способных оценить благородство? К черту, я не хочу подыхать в нищете! Пора почивать на лаврах».
Гингалин высвободился из объятий Хелии.
– Леди, прошу простить, но мне необходимо побыть одному, – сказал он холодно.
Гиацинтовые
– Вы не ответили на вопрос, сэр, – сказала Хелия твердо.
– Какой? – удивился он делано.
– Сэр, вы переходите грань!
Поднялась волна раздражения, злости, захотелось грубо отчитать заносчивую фрейлину, нагрубить, нахамить… Сильное желание принесло новое удовольствие, горячее, грубое, мощное, и Гингалин, испугавшись темного порыва, сжал зубы.
«Педивер, наверно, становился подонком постепенно. Черт возьми, да не я ли говорил герцогу Преисподней, что душу можно продавать частями?! Этим сейчас и занимаюсь!» – мелькнула испуганная мысль.
– Извините, леди, – сказал хрипло.
«Срамлю рыцарей, а сам опускаюсь ниже их уровня. Педивер решил, что ему можно все. Он мог бы и в личине оборотня остаться человеком, но предпочел стать зверем в людском обличье».
Хелия заметила смятение юноши, смягчила выражение лица.
– Пожалуйста, ответьте: любите ли вы королеву?
– Она прекрасная женщина, мудрая правительница, – промямлил Гингалин. – Безусловно, заслуживает уважения и любви.
– Вы опять не ответили, – сказала фрейлина настойчиво.
– А если нет, то что, побежите ябедничать? – спросил он с горькой усмешкой.
– Нет, я не побегу ябедничать, – сказала с укором.
– Тогда что вам даст мое признание?
Гиацинтовый взгляд засиял надеждой.
– Многое, – сказала она с улыбкой. – Многое. Подумайте, существует ли на свете девушка, способная оценить вашу любовь? Та, которую вы любите по-настоящему?
«Я никого не люблю, – подумал он грустно. – Чувство к Элейне оказалось похотью, к королеве я испытываю самые теплые чувства, но это не любовь. А что до вас, милая Хелия, то…»
Рыцарь вспомнил начало путешествия, ее бесконечные придирки, обиды мнимые и настоящие. Вспомнилось лицо спящей фрейлины: бесконечно милое, беззащитное, трогательное, ее смех, и как замечательно она танцевала, и то невыразимое словами чувство, которое он испытал, когда преподнес ей букет. Измученное личико, плач у костра, нож в руке…
Вихрь воспоминаний вскружил голову, Гингалин снова испытал это волнующее чувство, неуверенное, робкое, слишком нежное и хрупкое для грязного мира.
– Нет! – вскричал он испуганно, сердце остро заныло.
Он отвернулся.
– Простите, леди, – сказал глухо. – Так случилось, что моей женой станет королева.
– А если бы ее не было, то обратили бы милостивый взор на меня?! – спросила фрейлина дрожащим голосом.
– Может быть, – сказал он, пожимая плечами. – Узнать не дано.
– Вы… – захлебнулась слезами Хелия. – Вы!..
Мягко прошелестев платьем, она скрылась в коридоре и грохнула дверью так, что Гингалин вздрогнул. Досада раздирала ему сердце, он до боли закусил кулак.
С шорохом вытащил меч из ножен, на широком клинке отразилась полоска лица с безумными глазами. Гингалин вгляделся в отражение, словно пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы, но увиденное заставило вздрогнуть. Брошенный меч, звякнув, упал на пол, и рыцарь со стоном сдавил ладонями голову.
Гингалин жадно вглядывался в лица гостей: знатных лордов, славных рыцарей. Гости смущались под его пристальным взором, отводили глаза, по тронному залу бежал ропот.
Королева, лучезарно улыбаясь, шепнула ему на ухо:
– Сэр Гингалин, что вы так усердно пытаетесь разглядеть? Это неприлично.
Он вздрогнул, выдавил смущенную улыбку, и королева довольно кивнула. Вереница знатных гостей проследовала к трону, они отвешивают поклоны, рассаживаются на длинных скамьях. Гингалин заерзал в кресле, тоскливо глянул в окно: солнце теряло слепящую желтизну, густело, как засахаренный мед, и небо наливалось сочной синевой, а глыбы облаков горели золотистым огнем.
– Королева, позвольте выразить восхищение вашим выбором, – бубнил очередной знатный гость.
Гингалин вздохнул, покосился с неприязнью на пушистый комок на коленях королевы. Властительница Сноудона почесывала любимую кошку за ушком, гладила шерстку.
«Носится с проклятой животиной без всякой меры, – подумал сердито. – И я для нее – шикарная игрушка, статусная покупка. Конечно, муж королевы должен быть могучим героем, и никак иначе!»
– Счастлив засвидетельствовать почтение вам и доблестному рыцарю…
«Как надоели эти сытые рожи, тошнит! Смотрят на меня, как на пустое место. Ничего, стану королем, заставлю с собой считаться!»
– Я с супругой поспешил явиться ко двору, мы не могли остаться в стороне от столь значимого события…
Королева милостиво кивала, освещая зал улыбкой и тем самым вызывая у гостей восторг.
Гингалин от скуки пересчитывал стражу: их доспехи сияли, будто отлитые из зеркал, лица неподвижны, как у статуй, во взорах горели восторг и обожание.
«Нет, о королеве можно сказать только хорошее, она печется о благе подданных. Она будет хорошей женой, доброй, отзывчивой, в общем, сделает все, как надо, как определено, запланировано. Уже сейчас ясно, чем и когда королевская чета будет заниматься, какими вырастут их дети…»