Железное сердце
Шрифт:
— Дальше вспомни, что все зайцы состоят из одной и той же заячьей субстанции. Медведи — из другой, собаки — из третьей.
— Но мы можем управлять только зайцами?
— Конечно. И ты можешь передать самому дальнему зайцу приказ через всех предыдущих. Любому из зайцев. А если они находятся далеко друг от друга — можешь проложить между ними соединительную нить, состоящую из заячьей субстанции, взяв от каждого по кусочку. Это как прыгать по разноцветным плиткам, если правила позволяют наступать только на один цвет.
— Я все это помню. А с комнатой-то что?
— Ну вот… Когда сможешь дальнему зайцу передать приказ,
Люба долго смотрела на него, расширив глаза.
— Ну ты и свинтус! — наконец, сообщила она.
— Ну ладно, — Бостон смилостивился, откинулся на кровать и сказал. — Ложись рядом и смотри.
Люба тут же улеглась рядом, позволяя ему крепко, почти до боли сжать свое запястье. Ей самой ничего пока не удавалось — ни управлять переключением каналов, ни запускать сигнализацию, ни тем более выполнять более сложные действия, вроде плавления материи и лепки из нее новых форм.
Но она очень любила, когда Бостон показывал, какая красота происходит вокруг на другом, более тонком уровне.
И сейчас… небольшая марь, когда все вокруг мелко дрогнуло и поплыло, а потом застыло еще более четкое, но при этом с другим рисунком. Окружающие предметы будто потеряли свет, отдалились и стали чужими. Своими, теплым и заманчивым были только возникшие из ниоткуда россыпи блестящих блёсток, сконцентрированных в местах, где находились какие-либо приборы. Они также были рассыпаны вдоль стен, по проводам. И над полом, уходя в глубину. И даже там… в соседних комнатах, но там не такие яркие.
Блистающие скопления состояли из мириадов таких крошечных вспышек, что по одиночке их было невозможно рассмотреть, но вместе они создавали вечность, как будто плывешь в космосе, среди крошечных галактик, закрученных спиралями и змеевидными зигзагами. Расположенных полосами и лентами, вьющимися на ветру.
Люба уже не раз видела подобную картину, хотя с удовольствием провела бы за изучением этого чуда весь день напролет.
Однако в этой комнате все было иначе. Поверхность внутренних стен комнаты практически полностью покрывали рисунки, сделанные той самой 'заячьей субстанцией'. Множество изображений — животные, машины, здания, горы. Лица, большинство из которых Любе показались знакомыми. Здесь не было только Джайзера, а вот Лазурь у Бостона хорошо получилась — она стояла вполоборота и украдкой смотрела вслед незнакомому удаляющемуся силуэту, пока возле нее хохотали другие комуфляжники, в том числе Босяк и Игорь, не замечая, насколько она далеко. Все они выглядели почти подростками, видимо, Бостон увековечил свои воспоминания о юности.
Кстати с того дня, когда освободили Любу, никто не видел Лазурь. Но по слухам, она пару раз навещала свою маму, так что Бостон сказал, остается только ждать — вернется, когда захочет.
Потом Люба повернула голову к левой стене и восхищенно вздохнула.
Там красовался ее портрет. Такой она была на пирсе, когда раздумывала — не шагнуть ли в воду, избегая общения с этим доставучим молодым человеком. Джинсы, простой хвост на затылке, растерянное лицо. Неуверенность и настороженность в глазах, а на коже — тот самый блеск, что притягивает взгляд к скоплениям окружающих блесток. Им припорошены щеки, он на концах ресниц, покрывает мазками губы и каплями стекает вниз, теряясь в вырезе футболки. Манящий, будоражащий блеск. Сказочный.
—
Люба вздохнула, сжимая его руку. Теперь точно придется учиться управлять материей. Хотя бы для того, чтобы показать, каким она видит его.
Прекрасным…
Эпилог
Городские бетонные джунгли стремились ввысь, тонкие и настырные, как мутировавший бамбук, пронзая полуночное небо и теряясь в высоте. По тротуару, залитому искусственным светом так ярко, что не задрав голову, не догадаешься, какое нынче время суток, шла девушка.
Улица сжималась, извивалась отчаянной змеей: грязная, захламленная неуемной человеческой энергией. Бары, бутики, рестораны и элитные фитнес центры стояли в ряд, стремясь выступить вперед и показать, что они отличаются от массы. Скопления машин походили на муравейник. Реклама мелькала, оглушая и ослепляя.
Белоснежные волосы девушки окрашивались пятнами иллюминации и прохожим, бросавшим на нее взгляды казалось, что глаза незнакомки светятся в ответ. Конечно, это просто обман зрения, отражение огней. И некая полупрозрачность, и легкость движения наверняка наносная, созданная благодаря искусному гриму и броскому городскому освещению.
Некоторые встречные девушки, придирчиво осмотрев незнакомку, даже позавидовали мастерству ее стилиста. Должно быть, бешеных денег стоит.
Молниеносно свернув в один из переулков, где свет от высотки-бизнесцентра отрезался, как будто боялся заглянуть в подворотню, девушка остановилась и, закрыв глаза, подняла лицо к небу.
За этим зданием начинались элитные офисы и пентхаусы. Всего несколькими метрами дальше, но там уже кучковалась бессмысленная роскошь, а здесь еще дно — стены подворотни плотно расписаны граффити, наложенными друг на друга — перекрывающие надписи силуэты черных крыс с выпученными глазами и котов с распушенным от испуга хвостом, а сбоку — сидящий у стены человек, протягивающий им кусок хлеба — с первого взгляда и не скажешь, что он тоже тень, существующая только в воображении уличного художника. Рядом стояли мусорные баки, и извилистые потёки помоев на асфальте дополняли броскую раскраску стен.
Девушка мелко дрожала, но совсем не потому, что осенний ветер был прохладным. Шум дороги доносился вперемешку с бум-бум соседнего бара приглушенным, как сквозь воду.
Ей не нужно было представлять, что она далеко от переулка, потому что она действительно была далеко. Примерно на тридцать этажей выше грязного тротуара.
Через секунду девушка исчезла, и только пыль с мелким мусором взмылись вверх, будто поднятые вихрем.
На крыше небоскреба тонкая ограда сливалась с небом. Джайзер стоял, привалившись спиной к стене и держа в зубах привычную сверкающую электрическую нить. Последнее время он бывал здесь так часто, что стал обычной деталью окружающей обстановки.
Лазурь осторожно подкрадывалась и не изменила шага, даже когда он ее заметил. Просто продолжила подбираться рывками, как велит инстинкт хищника, отвечающий за выживание.
Нить проблеском переместилась в другой уголок рта.
— Что наша великолепная Лазурь забыла на моей ободранной крыше? — поинтересовался Джайзер, еле разлепляя губы. Все наносное и маскировочное, вроде улыбки, сверхпонимающего выражения глаз или азарта в приподнятых бровях осталось внизу, в жилище городских, за пределами его странного убежища. Здесь нет места маскам.