Железные Лавры
Шрифт:
Мы с бардом переглянулись. Взглядами мы перебрасывали друг другу горящий шарик из ветоши – детская забава: кому первому вопрошать. По моему последнему броску бард смирился: раз он некогда, пусть и в забытьи, вывел на свет те Железные Лавры, немыслимое и не виданное ни кем оружие, то ему и вопрошать:
– Ты видел Железные Лавры, славный ярл?
– Увидим на месте, - вогнал нас ярл еще в сугубую оторопь. – Однако знаю: поднять их можно.
– А ты точно помнишь, славный ярл, то место, где ты родился? – зашел я с фланга.
– Там, на Севере, - махнул ярл левой рукой
На мой удар во фланг ярл ответил сокрушительным ударом в лоб – ткнул мне в лоб пальцем:
– Тебе идти со мной, жрец! С тобой не потеряю дней. Твой Бог поможет обрести место, чтобы скорее я был посвящен Ему, Твоему Богу. Когда верну царице трон.
Потщился проглотить немыслимое веление ярла, однако кадык мой будто вывернулся внутрь и заткнул горло. Как тут не онеметь!
Бард посмотрел на меня с другого фланга и пришел на помощь:
– А я не пригожусь? – вопросил он, голосом желая любой из ответов.
– Пригодишься, певец, не неволю, если захочешь, - отвечал ярл. – Снега песней растапливать, разводить непроходимые чащи, зверей лишних усмирять. Пригодишься.
– Вот, - как в невзгодах, вздохнул бард и обнял арфу. – И петь для императора, когда ты, славный ярл вернешь трон царице и воссядешь по правую руку от нее. Если голову снесу.
Так разверзся предо мною невиданный простор.
Земной простор, весь, до семян, скрытых в земле и дна речных русел, раздавленный небом – оттого стылый и щемяще бескрайний. О таком ли просторе некогда грезил я, когда, озорничая, перебрасывал камешки в Город из-за дворцовой стены, крича «на кого Бог пошлёт!»? Вместо детской руки нужна была днесь катапульта покрепче.
– Меч Хлодур держится за твою десницу, славный ярл, а теперь ты задумал держаться за меня, - дерзко сказал ярлу, осененный стылым и бескрайним, щемящим душу наитием. – Мне же – держаться за святой образ. Ведь если бы я тогда не спускался по течению Тибра, не искал бы святой образ по его берегам, то не нашел бы и тебя, а ты – меня. Сила и судьба встретились. Мне нужно вернуться в Город за святым образом. Ты не потеряешь дней, славный ярл, если теперь отдашь дни ожидания ради.
– Я знаю, ты не бежишь домой, жрец. Тебе худо в Городе, - без обола сомнения ответил мне ярл. – Как ты только там родился? Я подожду.
Он поднял спящего Хлодура со своего ложа, положил его поперёк на колени, а сверху на Хлодур положил руки.
Уразумел, что в такой готовности – сидя с Хлодуром на коленях и уже не валясь головой на ложе, - ярл и пребудет вплоть до часа моего возвращения.
– Мне в дорогу нужны будут плоды тёрна, - только и сказал бард Турвар Си Неус. – Здесь продают хороший тёрн. Я возьму небольшой запас.
Судьба меня ждала – не то, что дней, а и часов не теряла: у причала, как только достиг берега, ожидал тот же корабль – «Три Солнца», - что привез нас троих в Месембрию, и он как раз отходил в тот же день. А в Городе, в порту Феодосия, куда «Три Солнца» подошёл в сумерки, меня уже встречал сам геронда Феодор: моя судьба дёргалась поплавком у него на виду, а он не дремал.
Так порог Обители начался для меня прямо с кромки пристани, и то разом успокоило мое сердце. Прямо с корабля сошёл губами на теплую руку геронды Феодора.
– Когда ты при мне, они не осмелятся подойти к тебе, - первое, что он сказал мне, благословив.
Сразу подумал о бесах, но вопросил о врагах видимых, хотя и не видных за ближайшими углами:
– Что же? На меня здесь теперь охота?
– Она и не кончалась, - вдруг живо сказал геронда. – Ни теми, ни другими. Ты же не об убийцах тела думаешь, верно?
– От этих тоже хотелось бы скрыться, - уже начал свою исповедь. – Уже примерялся, не прыгнуть ли за борт в стадии отсюда и доплыть непримеченным. Но Господь надоумил остаться.
– Логофет, бывший логофет пострашнее убийцы, - без вздохов, сухими устами вещал по дороге геронда Феодор. – Кабы тебе грозило прямое и ясное мученичество, я бы и не пришел сюда за тобой, ограничился бы молитвой в стенах. Но ты нужен Никифору. Он умеет убеждать и соблазнять, ты ему нужен – ты крепкий пробный камень. В тебе он видит добрую поросль твоего отца.
– Тот самый, что стоит в сторонке? – осторожно напомнил я геронде, уже тихонько страшась, что он ответит «нет, еще не тот».
– Кто знает, - изумил меня геронда своим сомнением. – Потому-то тебе следует уезжать немедля, как примешь святой образ.
– Куда? – Растерявшись, явил себя дурнем.
– Вот и я хотел спросить тебя «куда», - усмехнулся геронда.
Успел представить геронде весь год, проведенный в Месембрии, и решение ярла Рёрика Сивоглазого.
– Вот и ясно «куда», - рёк геронда, отворяя дверцу при вратах Обители. – На всякий край света.
Геронда предложил мне козий сыр. Лепёшка была такой же круглой, как в некогда осиротевшем Силоаме. Уразумел: дальше суждено отдаться грохочущему течению в глубине холодной, каменистой чащобы – и никто не пойдет, ломая ноги, по берегу в поисках моего тела. Но то ничуть не пугало, а геронда Феодор укрепил:
– Для тебя, Иоанн, было бы лучше мне теперь разрешиться от тела и поддержать тебя в пути молитвами совокупно с отцом Августином. Легче было бы тебе идти. Но пока здесь пользы больше. А ты, вижу, унывать не станешь, хоть и смотришь сейчас на свою судьбу, словно разбужен посреди ночи испуганным лаем соседской, а не своей собаки.
При огоньке масляной лампы, не поколебавшемся ни разу, пока писал, сваял как бы из ничего дарственную на моих племянниц – и словно надел новые сандалии, на удивление – куда легче старых, истёртых. Геронда Феодор поставил свидетельскую подпись, какую утвердит задним числом любой судья. Дом теперь по праву принадлежал дочерям моего покойного брата, и оставалось только молиться, чтобы они, давно погодки на выданье, не разодрались в кровь, деля приданое. Проснулись ли они в ту ночь с нечаянной радостью хоть на миг? Последнее прощание с домом – а уже знал, что его не увижу никогда да и не разгляжу во тьме, даже если подойду – стоило мне всего одного отнюдь не горького, дальнего вздоха, который не поколебал пламя лампы.