Железный бурьян

Кеннеди Уильям

— Очень славно, старушка, — говорит он.

— Неплохо, — говорит Оскар. — Может, как-нибудь еще разок споете?

Элен закрыла глаза, слезы рвались наружу, и она понимала, что жизнь не переменилась. Если она ушла, то вернется на коленях. Приятно получить признание.

Элен, ты — как черный дрозд, когда ненадолго выглянет солнышко. Ты встрепенулась, Элен, как черный дрозд на солнышке. Но что с тобой будет, когда солнышко зайдет.

Благодарю вас.

И я приду к вам петь еще.

Ах ты, птичка черная! Встрепенулась!

III

Руди, пьяненький после шести стаканов пива, отправился один искать ночлег, а Френсис, Элен и Махоня пошли назад по Грин-стрит и по Медисон к миссии. Проводим Махоню домой и снимем комнату в гостинице «Паломбо», согреемся, ляжем, вытянем ноги. Потому что у Френсиса и Элен есть деньги: пять долларов семьдесят пять центов. Два остались от тех, что Френсис дал ей прошлой ночью, да три семьдесят пять из кладбищенского заработка — в «Позолоченной клетке» истратили мало, две трети выпивки поставил Оскар.

К полуночи город замер, и луна была белой, как первый снег. По Пёрл-стрит медленно проезжали редкие автомобили, в остальном все было тихо. Френсис поднял ворот пиджака и поглубже засунул руки в карманы. Возле приюта луна осветила Сандру, сидевшую на прежнем месте. Они подошли посмотреть. Френсис сел на корточки и потряс ее.

— Ты уже протрезвела, леди?

Сандра окуталась молчанием. Френсис сдвинул назад ее капюшон и при ярком свете луны увидел на ее носу, щеке и подбородке следы зубов. Он помотал головой, чтобы яснее видеть, — и увидел, что на руке у нее отгрызен один палец и мясо между большим и указательным.

— Собаки до нее добрались.

Он повернул голову: на той стороне улицы, в полуосвещенном углу, сидела и ждала красноглазая дворняга. Он кинулся к ней, схватив по дороге камень, псина побежала в проулок, а Френсис подвернул ногу на высунувшемся из тротуара кирпиче и растянулся во весь рост. Потом встал, тоже раскровененный из-за дворняги, и пососал ссадины.

Когда он переходил улицу обратно, с Бродвея налетели домовые в тряпье и масках и заплясали вокруг Элен. Махоня, склонившийся над Сандрой, выпрямился, а домовые заплясали еще свирепее.

— Две ноги, два уха и большое брюхо, — закричали они Элен. Она попробовала подобрать живот, но домовых это только раззадорило.

— Эй, ребята, — крикнул Френсис. — Отстаньте от нее.

Они продолжали плясать, и домовой с черепом вместо головы ткнул ее в живот палкой. Она хотела стукнуть его по черепу, а в это время другой домовой выхватил у нее сумочку, и они бросились врассыпную.

С криком «Чертенята, паршивцы!» Элен погналась за ними. Френсис с Махоней пустились следом, топая по ночной мостовой и уже потеряв из виду мальчишку с черепом. Домовые разбежались по проулкам, попрятались за углами и стали недосягаемы.

Френсис обернулся к далеко отставшей Элен. Она плакала и задыхалась, согнувшись почти пополам в приступе горя.

— Сучьи дети, — сказал Френсис.

— Ой, деньги, — простонала Элен. — Деньги.

— Он ушиб тебя палкой?

— Кажется, нет.

— Да какие там деньги? Завтра еще достанем.

— Большие.

— Что большие?

— Там, кроме этих, было еще пятнадцать долларов.

— Пятнадцать? Откуда у тебя пятнадцать?

— Твой сын Билли дал. В тот вечер, когда нашел нас в «Испанском» Джорджа. Ты уже валялся, а он дал нам сорок пять долларов — все, что при нем было. Тридцать я тебе отдала, а пятнадцать у себя оставила.

— Я смотрел в сумке. Там не было.

— Я их за подкладку засунула, чтобы ты не пропил. Я хотела выкупить чемодан. И комнату снять на неделю — передохнуть.

— Черт подери, теперь у нас ни гроша. Всё ваши бабьи хитрости.

Тоже никого не догнав, вернулся Махоня.

— Ну и шпана здесь, — сказал он. — Элен, ты как?

— Хорошо, я хорошо.

— Не зашибли?

— Да вроде ничего.

— А Сандра-то, — сказал Махоня. — Умерла.

— Еще хуже, — отозвался Френсис. — Ее обгрызли.

— Надо внести ее, пока не догрызли, — сказал Махоня. — Я вызову полицию.

— А ты думаешь, ее можно внести? — спросил Френсис. — Она ведь и протрезветь не успела.

Махоня ничего не ответил и распахнул дверь миссии. Френсис поднял Сандру из пыли и внес в дом. Он положил ее на старую церковную скамью у стены и накрыл ей лицо колючим одеялом — последний подарок Сандре от мира.

— Будь у меня четки — я бы почитала над ней, — сказала Элен, сев на стул возле скамьи и глядя на труп Сандры. — Они у меня лежали в сумочке. Я носила эти четки двадцать лет.

— Посмотрю с утра на пустырях и в урнах, — сказал Френсис. — Они объявятся.

— Наверно, Сандра мечтала о смерти, — сказала Элен.

— Да ну, — отозвался Френсис.

— На ее месте я бы мечтала. У нее уже была не человеческая жизнь.

Элен посмотрела на часы: двенадцать десять. Махоня звонил в полицию.

— Сегодня святой день обязанностей, — сказала она. — День всех святых.

— Ага, — сказал Френсис.

— Я утром хочу пойти в церковь.

— Ладно, иди в церковь.

— Пойду. Хочу слушать мессу.

— Слушай. Это завтра. А что нам сегодня делать? Куда мне тебя спать девать?

— Можешь остаться здесь, — предложил Махоня. — Кровати все заняты, но можешь спать здесь, на скамьях.

— Нет, — сказала Элен. — Мне что-то не хочется. Можем пойти к Джеку. Он сказал, можно приходить, если захочу.