Железный Совет (другой перевод)
Шрифт:
Глава 14
Толпа преследовала калеку – солдата или матроса, участника тешской войны. В последнее время такие, как он, заполонили все улицы, точно из-под земли выскочили.
Газеты помалкивали о том, что война проиграна, но количество раненых и увечных говорило само за себя. Ори представлял себе, как переворачиваются и идут ко дну ньюкробюзонские броненосцы, а вода вокруг кипит от взрывов, представлял, как качаются на волнах мертвецы, как их пожирают морские черви и акулы. Ходили страшные слухи. Не было человека, который не знал бы о Битве на Дурной Земле или Сражении на Солнце.
Первые партии раненых горожане встречали со страхом и уважением. Конечно, это
Преступников теперь чаще отправляли на фронт, чем в тюрьму или на переделку. Многие нищие калеки, вопившие теперь о тешских душепушках или эфритовых ветрах, были мобилизованы насильно. Вернувшись с передовой, они превратились в позорное напоминание о войне.
Ветеранов сначала привечали, потом нет, и наконец стали гнать и презирать. Их былые товарищи-милиционеры очищали от них парки и площади в центре. Ори сам видел, как с усаженной цветущими деревьями Церковной площади тащили человека, чья кожа рвалась и лопалась под натиском прущих наружу резцов, а он вопил что-то о зубной бомбе.
Ньюкробюзонцы давали деньги благотворительным организациям, которые заботились о пострадавших от магии. Конечно, речи и марши в поддержку войны не прекращались, трубы трубили, военные знамена развевались: «парады свободы», вот как все это называли. Но вернувшихся с войны инвалидов со странными ранами боялись за дурной глаз.
А что сказать про тех, чьи увечья были просты и привычны, без всякого колдовства? Исполосованные шрамами, слепые, зачастую безногие, они вешали на грудь таблички с надписями «Витеран тешской войны» или «Пострадавший за Н-Кробюзон». Конечно, среди них было немало обычных нищих, придававших застарелым увечьям сомнительный батальный блеск, и на них-то и вымещали ньюкробюзонцы обиду и тревогу по поводу войны.
Стоило одному бросить колкую фразу вроде: «Да ты таким родился, лживый урод», и тут же могла собраться толпа и прогнать несчастного калеку по улицам города. Разумеется, делалось это в защиту чести Нью-Кробюзона. «Как смеешь ты, паршивец, равнять себя с нашими парнями, которые сражаются и погибают?» – говорили ревнители справедливости. На Темной стороне толпа окружила плотного безрукого калеку, крича, что он лжец и в жизни на палубу не поднимался. В него швыряли камни, а он выкрикивал, что состоял в таком-то чине. Ори прошел мимо них.
Другие жертвы войны просто помалкивали. Это были переделанные, милиционеры-рабы, произведенные специально для военных действий и выжившие после отправки на фронт. Когда их комиссовывали, то отнимали пришитое раньше оружие. Намекни они хотя бы, что полученные при этом шрамы – не говоря уже про израненную плоть, выбитые глаза, сломанные кости – тоже военного происхождения, их в лучшем случае осмеяли бы. Ори проходил мимо них.
Лето выдалось прохладным, и он шел под буйными кронами деревьев, пока крики толпы и обвиненного в мошенничестве нищего не стихли вдали. Ветерок сопровождал его и под арку станции «Темная вода». Улицы были узкими, как вены, черные бревенчатые и белые глинобитные дома соседствовали с кирпичными, а в одном месте из пепелища торчали, словно кости, обугленные стропила недавно сгоревшего дома. В Пинкоде, районе на западе Нью-Кробюзона, стены впитывали влагу из воздуха и отдавали ее с испариной назад, отчего штукатурка на них покрывалась кистами пузырей. Из них сочилась разноцветная блестящая мокрота.
Он шел на север, туда, где улицы становились шире. Площадь Пыльной Недели оказалась ухоженным садиком из шиповника и высоких камней, на который выходили украшенные лепниной эркеры квартала Ближние стоки. Ори там не понравилось. Он вырос в Собачьем болоте. Нет, со шпаной с Худой стороны он не знался, до этого не доходило, но мальчишкой Ори бегал по деревянным мосткам между домами, облепленными пристройками-скворечниками, – голь на выдумки хитра – и сверху вниз глядел на сушилки с бельем и отхожие места. Он рыскал по придорожным канавам в поисках оброненных мелких монет, дрался, познал секс и научился скорострельному жаргону Собачьих Стай – сплошь клятвы да обещания. В географии Ближних стоков и вообще городского центра Ори не разбирался. Он не понимал, где тут бегать ребятишкам. Здешние дома подавляли Ори своим строгим видом и в ответ вызывали у него ненависть.
Ловя взгляды хорошо одетой местной публики, он напустил на себя вызывающий вид. Приближалась ночь. Ори ощупал свое оружие.
На перекрестке он заметил связных. Старая Вешалка и другие делали вид, что не знают его, но до Решетчатой авеню они шли с той же скоростью, что и Ори, огибая углы, опушенные ивами.
Это была одна из красивейших улиц города. Украшенные колоннами фасады жилых домов и магазинов испещряли окаменелости, в старом «стиле могильных костей». На некотором протяжении их прикрывал знаменитый гласхейм – воздвигнутый века назад фасад из витражного стекла, изображения на котором разнились от здания к зданию. Его охраняли часовые, и ни одна телега не проезжала мимо по булыжной мостовой из страха вызвать град осколков. Однажды Ори предложил устроить провокацию и разбить фасад, но даже люди Торо были шокированы и отказались. Они не за этим сюда приходят. Старая Вешалка, ссутулившись, приблизился к зданию конторы.
И тут начался хорошо срежиссированный балет, который они многократно репетировали в здании заброшенного склада: две ступеньки, раз, два, и Ори у двери, три, четыре, натыкается на женщину по имени Катлина; оба зашаркали ногами, как было условлено; Ори споткнулся; Маркус с Вешалкой проскользнули в офис, а Ори и Катлина подняли отвлекающий крик.
Вокруг потрескивали иликтробарометрические лампы, из-за чего гласхейм ярко светился, а Ори и Катлина походили на призраков. Каждый осыпал другого бранью; Ори следил за дверью позади Катлины, готовый в любую секунду назвать партнершу сукой, – условный сигнал, по которому та должна была своими криками отвлечь всякого, кто попытается войти в офис, пока их товарищи там. Сейчас они, наверное, как раз допрашивают свою жертву. «Так кого ты выдал?» – спрашивает Вешалка.
Стражники стеклянного экрана подошли ближе, но смотрят только на Ори с Катлиной. Лавочники глядят настороженно и изумленно, богатые покупатели наблюдают через витрины кафе. Ори был поражен. Неужели они не знают о том, что происходит? В каком мире живут обитатели Ближних стоков?
Скоро – от этой мысли Ори становилось не по себе, как он ни старался ожесточить свое сердце, – скоро Старая Вешалка убьет осведомителя. Убьет мгновенно, а потом ударит мертвое тело двузубым кастетом и оставит следы, будто от удара бычьих рогов.
«Идет война, – хотелось закричать Ори. – За пределами города. И внутри тоже. В ваших газетах пишут об этом?» Вместо этого он продолжал играть.
Торо дал им четкие инструкции, без всякой горечи или злорадства, – просто подчеркнул, что необходимо сделать. Это было и вправду необходимо. Каким-то образом Торо связал этого человека с волной арестов, с милицейской башней, с арестными бригадами, которые хватали членов гильдий и активистов. Человек в этом офисе был из милиции, шпион, через него держали связь все осведомители. Вешалка вытянет из него все, что сможет, а потом убьет.