Железо и розы
Шрифт:
– Мы в этом санатории отдыхали когда-то, - сказала Марина, запив, наконец, первый собственный блин, первой ледяной рюмкой водки, - Папик, мамик, сестричка и я. И вот, мы с сестричкой заблудились в лесу. То есть, мы не совсем заблудились, а просто я решила посмотреть, что из этого выйдет. Тогда папик с мамочкой организовали облаву из отдыхающих и нашли сестричку. А меня не нашли. Я сидела под кустом и ожидала, когда же найдут меня. До самой ночи. Но меня искать они не стали. Они решили, что я уже достаточно взрослая и найдусь сама. Я стала взрослой и нашлась, - но они так ничего об этом и не узнали.
– До сих пор?
– нейтрально спросил Даня, который уже кое-что знал об отношениях в семье и все равно не понимал, почему его не представили родителям жены хотя бы формально. Сам-то он сделал это для Марины, как только возник вопрос о браке и она даже неплохо ладила с его родителями, к чему Даня приложил все усилия. Старики не одобряли ни выбора сына, ни его поспешности, но согласились с ним и ни единым словом, взглядом или жестом никогда не обидели Марину. Они считали ее вдовой человека, погибшего на войне и никто не переубеждал их в этом, хотя Миша расстался с жизнью и с немалыми средствами в гангстерских разборках, а не на войне. Марина носила на мизинце левой руки бриллиант, подаренный матерью Дани, а Даня, - горькое непонимание в сердце. Будучи умным человеком и имея основания полагать, что Алеша лучше него знает Марину и ее обстоятельства, он даже просил у Алеши совета. Но кто такой был Алеша, чтобы давать ему советы? Он сам знал Марину с лучшей ее стороны, - сзади, - а о фронтальных ее отношениях предпочитал догадываться, не особо подставляясь под ее зубы. Марина была не тем человеком, с которым хочется что-нибудь делить, - даже воспоминания, - разумней было набивать пасть ее блинами, а не давать советы ее мужу.
– Они узнают,- пообещала Марина,- Они узнают меня так... Алеша, как перевести «узнают так, что глаза выпадут»?
– С мужем Марина общалась на хайфонском новоязе, вставляя в речь русские слова и пальцы. Алеша собрал в кулак остатки английской филологии и перевел, как мог.
– Да пусть они меня сначала увидят!
– возразил Даня, который не понял мстительных нюансов, но интуитивно уловил их.
– А можно говорить по-русски, в присутствии посторонних?
– очень аристократично поинтересовалась Гела, отставляя пальчик руки, которой тянулась за очередным блином.
– Заткнись, сука, я тебе шас скажу по-русски, - немедленно встряла Зебра, - Дай людям поговорить молча!
– Достаточно и того, что я с ними виделась, - сказала Марина, не обращая на Гелу никакого внимания, - И папочка успел сообщить мне, что он думает о лахудрах, которые приползают домой, когда им начинают бросать на голову бомбы палестинские патриоты. А мамочка даже всплакнула на моем плече. – «Лахудра», - это на идиш?
– вежливо спросил Даня.
– Почему ты не подключишь к этому делу Даню?
– вечером, спросил Алеша, в только что обставленном кабинете Марины.
– Ты что, с ума сошел?
– Mapина закурила и откинувшись в кресле, с удовольствием положила ноги на стеклянную плиту стола, - Да он моментально отошлет меня отсюда, если запахнет криминалом.
– Он влюблен в тебя, он сделает для тебя все, - заметил Алеша.
– Нет, - Марина помотала головой, - Даня способен полезть с ножом на человека, который меня обидит. Но он мне руки отобьет, если я сама куда-нибудь полезу. Он приехал сюда делать бизнес, а не головы отбивать.
– Здесь это почти одно и то же, - усмехнулся Алеша, - Хотя времена меняются.
– Ты не понимаешь, - сказала Марина, - Ты просто не понимаешь, в каких условиях он родился и вырос. Там бизнес, - это бизнес, а война, - это война. Все делают деньги, но если надо, - то снимают галстук, часы «роллекс», достают из-под кровати автомат и идут воевать. Но одно с другим не смешивается. Мишка вот смешал - и его моментально шлепнули.
– Это мудро, - кивнул Алеша, - Если бы я был торговцем, а не киллером, - я бы вырезал всех киллеров до самого горизонта.
– Они расхохотались.
– Даню нужно беречь, как зеницу ока, - сказала Марина.
– Он порядочный человек, - раздумчиво сказал Алеша.
– Он порядочный человек, но мне на это наплевать, - раздраженно отмахнулась Марина.
– Не ври, - усмехнулся Алеша.
– Ну, ладно, - почти наплевать. На деньги мне не наплевать. Без денег я ничто, - отрывисто сказала Марина.
– У тебя что, ничего не осталось?- спросил Алеша.
– Ничего, - Марина покачала головой, - Все деньги Дани, - мои пока я его жена. Но если он меня выгонит или... упаси господь, - Марина нервно затянулась, - То я превращусь именно в то, о чем говорил мой папочка, - в лахудру. И поползу к его порогу за куском хлеба.
– Поползешь?
– усмехнулся Алеша.
– Поползу, - кивнула Марина, - А куда деваться? Я не смогу и не буду работать так, как работают работницы на этом заводе, - она ткнула концом сигареты в темное окно.
– А ты пробовала?
– с любопытством спросил Алеша.
– Пробовала, - ответила Марина, - Ты просто мало знаешь обо мне, мой друг и друг моих мужей. Нет ничего хуже наемного рабства. Даже сидеть в Хайфе, в четырех стенах, как в тюрьме - и то лучше.
– Я бы посидел, - кивнул Алеша, - Люблю, знаешь ли, эти золотые клетки. И павлины, опять же.
– Марина расхохоталась, - Хайфа, - это большой каменный мешок. Там можно жить только в помещении с кондиционером. А за стенами ничего не изменилось за пару тысяч лет, - жара и камень. Никто там и не заметил, что поблизости распяли какого-то Христа.
– Я атеист, - скромно заметил Алеша, - Но я люблю, когда тепло. И пальмы.
– Это хорошо один раз, - усмехнулась Марина, - Но когда ты знаешь, что зима никогда не наступит, - это очень плохо. Деревья не пожелтеют и не позеленеют, - там и деревьев-то нет, одни кусты. Как на кладбище, - вечнозеленые. Я думаю, Мишка и мозгами-то поехал от этого, - да еще от жары.
– Там же море, - удивился Алеша.
– Море, - говно. Там порт, а не море, - Марина презрительно искривила губы, - Они тебе нарисуют на картинках красоту. На самом деле, - все воняет. И пить там нельзя совсем, а Мишка бухал, - будь здоров.
– Раз находил с кем бухать, значит не все там талмудисты, - усмехнулся Алеша.
– Не все, - кивнула Марина, - Там есть евреи, которые ничем не отличаются от нас с тобой или любого еврея из Харькова. А есть такие черножопые семиты, которые ничем не отличаются от арабов. Потому так и ненавидят друг друга. По-родственному.
– Все воюют и все воняют, - философски заметил Алеша.
– Потому, что их втягивают в дерьмо, - огрызнулась Марина, - Новорусских евреев там вообще нет,- нэма дурных. А советские защищают там свои бабки, которых у них не было в Союзе. Они бы уже давно договорились с палестинцами. Но есть же еще и черножопые, которые воюют потому, что кто-то, когда-то, что-то, кому-то сказал?
– это записано у них в книжке, таким квадратным ивритом, который могут прочитать только они. Этим никогда не договориться. Они загнали себя в глухой угол и всех туда тянут.
– А Даня?
– очень заинтересованно спросил Алеша.
– А что Даня?
– Марина неопределенно подняла брови, - Даня кует бабки, а когда надо, - вздыхает и едет на сборы. Сейчас ему дали какую-то бумажку, чтобы он мог поковать их где-нибудь еще. И вернуться с ними назад. За деньги, между прочим, дали, не задаром.
– Очень похоже на землю обетованную, в которой мы родились, - хмыкнул Алеша. – Похоже?
– удивилась Марина, - На военный коммунизм это похоже. Колхозы, железный занавес, - все есть, даже пламенные чекисты. Окна заставляют мыть, если не помоешь, - штрафуют. Не заплатишь штраф, - приедут и заберут телевизор. Они там уже построили светлое будущее, ты за них не волнуйся.
– И как же там можно жить?
– удивился Алеша.
– Можно, - кивнула Марина, - Если не высовывать нос на улицу. Советским там очень хорошо живется, изголодавшимся. Высокие пенсии, соцобеспечение, - все, как и положено в стране победившего социализма. А Даня вот, сюда приехал.
– Вернуться, что ли, в землю обетованную?
– за-думчиво сказал Алеша, глядя в потолок, - По культурному обмену.
– Жить надо дома, - твердо сказала Марина, - Чтобы снег был и деньги. Чтобы было кому шубу показать. У меня две шубы сожрали какие-то скорпионы. Там всю жизнь сожрут скорпионы, пока будешь слоняться по сауне с голой жопой. Но слоняться с голой жопой по снегу, - еще хуже. Без денег ты везде будешь дерьмом. А пистолет тебе в стране военного коммунизма, - быстро укоротят.
– Не сомневаюсь, что и здесь укоротят, - вздохнул Алеша, - Везде опасно, - как только высунешь нос из клетки на улицу, - в джунгли. Ты не собираешься возвращаться?
– Нет, - зло ответила Марина, - Не для того я вытащила сюда Даню, чтобы мыть окна в том полицейском участке. У Дани хватит мозгов и денег и на меня и на тебя и на твоих девок, - И в этом я не сомневаюсь, - тихо ответил Алеша, - Но я привык думать своими мозгами и не понимаю, зачем тебе тогда деньги твоего папаши?
– Да не деньги мне нужны, - крикнула Марина, - Неужели ты не понимаешь? Я хочу видеть, как моя сестрица потеряет свое белое платье и поползет по улице нишей, - к моему порогу! Я хочу, чтобы жизнь моего папочки развалилась у него на глазах, вместе с его предприятием, чтобы он сбухался и сдох! Мести я хочу и справедливости, понял?!
– И денег, - тихо сказал Алеша.
– И денег, - тоже!
– крикнула Марина, - Я возьму свое, что принадлежит мне по праву. А остальное, - пусть горит вместе с папочкой и его заводом!
– Хорошо, - еще тише сказал Алеша, - Чего ты хочешь от меня, чтобы я мог честно заработать деньги на своих девок, пока мне еще ничего не укоротили?
– Я хочу чтобы ты пустил под откос пару «камазов» с прицепами, всего лишь. Ну, может, - штуки четыре, - внезапно успокаиваясь, сказала Марина.
– Что за бред ты несешь?
– спросил Алеша.
– Предприятие работает от заказа к заказу, - вразумляющее сказала Марина, - Если груз не дойдет до заказчика, - он не заплатит. Если сделать так пару раз, - предприятие сдохнет.
– Не сдохнет, - возразил Алеша, - Они наверняка получают предоплату. Груз можно застраховать. Можно взять кредит под выполнение заказа. Спроси Даню, - он тебе объяснит. А я тебе говорю, что на десятую часть стоимости этого заказа, можно нанять охрану, которая пришибет любого партизана.
– А ты-то, что-нибудь умеешь?
– скривив губы, спросила Марина.
– Думать умею, - ответил Алеша, - Если руки не заняты каким-нибудь дерьмом. Но если делать такое дерьмо, - так делать его надо на заводе. А зачем вообще, делать дерьмо?
– Я что-то не догоняю твою мудрость, - нахмурилась Марина.
– Это потому, что ты слишком гордая, - усмехнулся Алеша, - Тебе хочется наказывать всех, как Иегова. А красивые вещи надо делать, как змий. Зебра уже догнала бы, что надо делать - уже сделала бы и пошла есть мороженное. Куда мне до нее, - ухмыльнулась Марина. Твой сарказм, - гнилой, - резко сказал Алеша, - Ты киснешь от злости, у тебя размягчение мозгов. На хрена ты ломишься через стену, обсираясь от натуги, - когда можешь войти в открытую дверь? да войди ты к ним, выпей с ними чашку чаю, посюсюкай с их ребенком.
– Я не смогу, - неуверенно сказала Марина.
– Сможешь, если надо, - сказал Алеша, - Снимай свой «роллекс» и иди на войну. Это война, - а не игрушки с гранатометами. Улыбайся, не будь такой тяжелой и угрюмой, вползи туда с высоко поднятой головой. Ты такому мужчине, как Даня, смогла продеть кольцо в нос, - а то не сможешь чмокнуть в лысину старого маразматика. Это легко, - будь легкой, как Зебра. Ни ты, ни я не сможем пройти на завод, чтобы учинять там диверсии. Войди к ним в дом - и пусть он сгорит, к ебени матери!
– Они посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались.
Г л а в а 25.
Костя быстро шел через заводской двор к офису, злой как черт, рядом с ним, возмущенно размахивая руками, семенил сменный мастер. За ночь какие-то твари срезали семьдесят метров кабеля, который питал все производство. Кабель был протянут с соседнего предприятия на высоте десяти метров, но между заборами имелась неохраняемая зона, чем и воспользовалось проклятое ворье.
Пройдя в кабинет, Костя сел за стол я отдал необходимые распоряжения по ремонту, минут через пятнадцать вошел начальник охраны, которого выдернули из дому.
– Что за дела?
– спросил Костя, ползая взглядом по его небритому лицу, - Куда смотрел ваш сторож?
– Это за...
– начал начальник охраны.
– Я знаю, что за забором!
– перебил его Костя, - Он что, не слышал как на столб лезли? Почему он не дернулся, когда вырубили свет? Потому что спал, - вот почему !
– Константин Федорович...
– Ладно, хватит!
– Костя махнул рукой, - Идите, работайте. Вы оштрафованы на десять процентов зарплаты, со сторожем сами разберитесь.
–
Выходя из кабинета, начальник охраны едва не хлопнул дверью, - платит копейки, щеняра, а ведет себя как Рокфеллер. И поигрывая желваками, пошел в дежурку, - отрываться на понуро ожидавшем его там охраннике.
Оставшись один, Костя перевел дух и подвинул к себе настольное фото Елены и сынишки, - такие разговоры давались ему нелегко, крутым начальником он не был. Он был толковым менеджером, мужем дочери хозяина, правой его рукой - и таким же наемным работником, как и человек, которого он только что выгнал из кабинета. Он жил в доме хозяина, в котором могли бы с комфортом расположиться еще десять семей, - но самолюбие его каждый раз ущемлялось, как пальцы в двери, которую без спроса открывал тесть в его спальню, чтобы пожелать спокойной ночи дочери и снисходительно улыбнуться ему, - как пуделю, расположившемуся на ее подушке. Он ездил на работу в машине, принадлежащей фирме, - то есть, хозяину, жена одевала его в лучших бутиках на семейные, - как считалось, - деньги, не осознавая или не желая замечать, какую обиду наносит ему,- не смевшему отказаться от этих штанов и клетчатых пиджаков. Костя был сыном друга хозяина, - иначе и быть не могло, где бы еще Елена могла подобрать себе мужа, не на дискотеках же, - но друга, всю жизнь находившегося у хозяина в подчинении, - холопа, иначе говоря, - иных друзей хозяин не терпел и не имел. Костя был достаточно, хотя и не чрезмерно умен, генетически хорошо ориентировался в людях по принципу «верхний-нижний», разбирался в компьютерных методах ведения бизнеса, о которых хозяин не имел никакого понятия, но главным его достоинством, - была близость к семье, дворовость. Елену он знал с отроческих лет, равно как и ее папу и тетю Клару, к которой мог обращаться без отчества, жена была его первой и единственной женщиной, каковой имела все шансы и оставаться, - Костя, как и его босс, особой пылкостью темперамента не отличался. Он отличался прилежанием, приверженностью регламенту, усидчивостью,- жопой, иначе говоря, - которая не дурила и во многом добросовестно заменяла ему голову, в чем он был весьма сходен с хозяином и привечаем за это. Внешне Костя ничем не отличался от привычных боссу холуев, но в его поколении, свойственные холуйству зависть и вечно больное самолюбие, - прыгнули на качественно иной уровень - и проросли ядовитейшим жалом, неизлечимо мучившим его душу. Костя был бы чрезвычайно опасным человеком, если бы имел смелость. Но смелости у него не было, он был трусом. Он панически боялся Марину, которая в его отрочестве, - пригибала его к земле одним взглядом - и ненавидел ее за это. А теперь, эта тварюка снова появилась в доме, - в его доме, как он уже втайне полагал.
Чтобы обрести минутку отдохновения от тягот производственной жизни, Костя позвонил домой - и нарвался на эту суку.
– Алло! Алло?
– сказала Марина. Костя дал отбой.
– Никто не отвечает, - Марина повесила трубку псевдостаринного телефона.
– Черт с ними, - сказала Елена, - У нас так бывает, когда кто-то пытается дозвониться с мобильника. Хочешь чаю?
– И пирожных. И шоколаду. И ликер, - ответила Марина, - И лучше без чаю.
– Пошли, - Елена рассмеялась, - Ты же не обидишься, если я буду угощать тебя на кухне?
– Не обижусь, если будешь хорошо угощать, - улыбнулась Марина, - «Она будет угощать. На кухне. На моей. Вот, падаль».
–
То, что кухня была величиной со средний банкетный зал, ничего не меняло, - оно усугубляло.
– Ты помнишь, как мы играли здесь в бадминтон сковородками?
– хихикнула Елена.
– Очень хорошо помню, я выиграла у тебя тогда всухую, - кивнула Марина, - «И как папик на меня наорал за то, что ты побила какие-то чашки, - тоже помню».
–
А «мараскину» у тебя нет?
– спросила Марина, когда они сели за стол.
– Нет, - покачала головой Елена, - У нас его никто не любит.
– Жаль, - вздохнула Марина, - А то этот «кофейный», цветом похож на дерьмо. Ну, ладно, - зато он хорошо пахнет.
– Порезать ананас?
– предложила Елена.
– А, не надо, - небрежно отмахнулась Марина, - Пусть стоит. Может, еще кто-нибудь придет. А к тебе уборщица приходит?
– Ну, конечно приходит, - пожала плечами Елена.
– То-то я смотрю, сияет все, - уважительно заметила Марина, - Только эти кастрюли не надо чистить песком.
– Да никто их не чистит песком!
– слегка раздраженно ответила Елена.
– Да?
– удивилась Марина, - Ну, значит ложками поцарапали. У вас сколько едоков?
– Пять, - подумав, неуверенно ответила Елена.
– Всего-то?
– Марина широко раскрыла глаза, - А крошек на полу, как в общественной столовой, - это к счастью.
– Дверь распахнулась и вбежал ребенок, мальчик лет четырех, в матроске. За ним, улыбаясь, вошла пожилая, респектабельного вида женщина, - Ему в общество хочется.
– Ах, ты радость моя!
– Марина подхватила ребенка на руки, - «Я два аборта сделала, пока ты тут кукушкины яйца бросала, падлюка!».
– Мы уже знаем несколько букв, - с гордостью сказала Елена.
– Весь в папочку, - быстро ответила Марина,- «Такой же лысый и мерзкий».
– И добавила вслух, потеплевшим от чувств голосом, - Я так рада, Ленка, что вернулась домой!
– Вдруг ребенок оскалился и пнул ее в голень.
– Ой!
– няня всплеснула руками, - Он у нас такой шалунишка!
– Слава богу, он не повредил себе ножку, - озабоченно сказала Марина, - Это у него не ортопедическая обувь?
– Нет, - удивленно ответила Елена, - Обычные сандалии.
– Как у десантника, - кивнула Марина, - Где ты их покупаешь?
– Это бабушка позаботилась, - улыбнулась Елена,- Она от Темчика без ума.
– Это заметно, - сказала Марина, - У него щечки, как попочка. А где старая свинья?
– Кто?
– опешила Елена.
– Ну, свинья, копилка, - Марина ткнула пальцем в одну из полок, - Там стояла. Или вы ее уже оприходовали?
– Кто-то ее разбил, случайно, - объяснила Елена.
– Конечно, конечно, - понимающе покивала Марина. Ребенок, который выкатывал глаза и надувался, пока она ласково прижимала его к себе, вдруг заорал, широко распяливая толстогубый рот. Марина сморщила нос, - Займитесь-ка и повернув ртом к няне, подтолкнула его в спину, - По-моему, он обгадился. За витражным окном раздался шум подъезжающей машины и через некоторое время, в комнату, распространяя аромат парикмахерской, вошла Клара.
– У тебя великолепные духи, - сказала Марина, обнимая ее, - Очень к месту.
– Да?
– обрадовалась Клара, - Это «Рубиновая Звезда», они очень нравятся твоему папе.
– Я его почти не видела, - заметила Марина, снова опускаясь на резной кухонный стул с высокой спинкой.
– Он очень занят по работе, - нахмурилась Клара, - Какие-то негодяи украли у них электрический кабель.
– Какой ужас!
– Марина всплеснула руками и небрежно добавила, - Могу одолжить очень качественного охранника, у меня есть.
– Вот-вот, ты скажи ему!
– обрадовалась Клара, - А то этот тип, который у них начальником охраны, умеет только огрызаться и водку пить.
– Папа проработал с ним много лет, - возразила Елена.
– Ну и что?
– Клара подняла красиво выщипанные брови, - Много лет твой папа нюхал партбилет. А потом выкинул его и стал миллионером. Пора расставаться с пролетарскими привычками. – «Ты уже с ними рассталась, корова старая»- подумала Марина, - «Скоро расстанешься и с миллионами». –
Марина не ненавидела мать так, как ненавидела отца, она могла бы даже любить ее, как любила в детстве, - но Клара никогда, ни единым словом, не выступила в ее защиту, не заняла позицию. А теперь, у нее был дом, - полная чаша, муж-добытчик, младшенькая, Темчик - и на хрена ей были проблемы старшей дочери, со всей ее непутевостью? Второй завтрак, минуя тяжелый и вредный обед, легко перешел в файв – о‘клок и Марина умудрилась поцеловаться с отцом и не метнуть презрительный взгляд в холуя, с которым он вернулся с работы.
Г л а в а 26.
Леня Кубаткин, с папкой под мышкой, угрюмо топтал свою землю в сторону гребаного завода, где украли гребаный кабель и гребаные нэпманы, вместо того, чтобы купить новый, - звонят в милицию. Лене было тридцать девять лет и шесть месяцев, - чудовищный возраст, по меркам угрозыска, но сопляки продолжали звать его Леней, он поседел на этой работе, потерял зубы, иллюзии и не приобрел взамен ничего, кроме стойкой уверенности, что весь мир, - дерьмо. Он не имел ни сбережений, ни образования, не умел делать ничего, кроме ментовской работы и выслужился до старшего опера и капитана, только потому, что его прикрывали выбившиеся в начальство однокашники, на которых он горбатил, - ненавидя грядущую пенсию, на которую невозможно было прокормить двух некрасивых дочерей и жену, - больше, чем горбатую работу.
– Я тут уже разобрался, - веско сказал ему начальник охраны, встретивший его на проходной и добавил со знанием дела и почти запанибратски, - Щаc составим протокол и можно писать отказняк.
– Вы тут кто?
– спросил Леня, глядя ему в грудь.
– Начальник охраны, - другим тоном сказал начальник.
– Где руководство?
– спросил Леня.
– Ну... уехало уже. По делам, - начальник потер небритый подбородок, - Вам же еще утром позвонили.
– Без вас дел хватает, - процедил Леня, - Где место?
– Какое место?
– удивился начальник.
– Где сп...ли кабель?
– раздельно произнес Леня.
– А зачем?
– начальник пожал плечами, - Ущерб сос...
– Где?
– скучно глядя в сторону, повторил Леня.