Железо и розы
Шрифт:
В Палестине не было достаточного количества питьевой воды и во времена Христа, - возможно, поэтому он и появился там, обещая молочные реки кучке истомленных жаждой кочевников, в самом занюханном уголке Римской империи. Но времена изменились и с подачи империи Британской на клочке земли, неспособном прокормить и восточноевропейское село, собралось целое государство людей, истомленных жаждой по обетованию - и что же они должны были пить, - если не собственные слезы, стекающие со Стены Плача? Никто не хотел умирать от дерьмовой воды, привезенной в танках из Египта и Турции или сублимированной из рокового для египтян Красного моря, - а минералка из Италии или Греции стоила безумно дорого. С умом у Дани было получше, чем у Моисея, - он сумел открыть источник в юго-западной части постсоветской экономической пустыни и тихо направить его в нужное русло, не тыча жезлом, которым послужила ему Марина и при мудром уважении к ее партнеру. Великолепная минералка, уже имеющая сертификат качества, не требовала дополнительной обработки, ее даже не газировали, а просто разливали в пластиковые ем-кости по 10 литров. Почти ничего не стоило поднять ее с глубины всего в 17 метров и при минимальных затратах очень дешевого труда, - она обходилась, почти как манна небесная. Дальновидный Даня не скупился, вкладывая деньги в «Источник» и дорогу к нему, - у него было самое лучшее оборудование, у него была «зеленая улица» от Бахмуса до порта Ильичевск, где грузились пароходы в Хайфу, у него был собственный самурай и преданная, как собака жена. В умных руках Дани был договор на поставку воды в кибуцы, без всяких посредников, - а умные кибуцники брали не какую попало воду и по-ловина из них родилась где-то неподалеку от Даниного «Источника», - который теперь зафонтанировал деньгами. Даня работал под заказ, а не на склад - и первая же торговая операция вернула половину вложенных средств, - включая офисный особняк с участком, который занял бы половину торгового квартала в Хайфе. Если бы кто-то сказал Дане, что его преданная, как собака, жена со своим самураем, - могут поставить под удар это выгоднейшее предприятие… Даня постарался бы отвести этот удар, не задев жену и служащего. Он был мудр, как Соломон и читал в черных сердцах человеческих, - потому что имел такое же собственное, - он знал о Марине намного больше, чем полагала она и Алеша. Но на весах его сердца, - великолепная задница Марины, - перевешивала выгоду. А на весах его мудрости, - выгода от Марины, - перевешивала ревность.
Все предприятия, задуманные людьми, заканчиваются одинаково со времен Иова и ветер возвращается на круги своя, унося пыль сгоревших сердец и никчемной мудрости, Леня Кубаткин рылся в своем архиве, в поисках карточки на букву «З», Марина вынашивала планы мести, Клара с Еленой до слез смеялись над Темчиком, читающим слово «мараскин», Костя грыз кость, хозяин, один в кабинете, потирал ладонью дряблое сердце, девки вытирали носы, только, что разбитые о переднее стекло джипа, Алеша заглядывал в глаза своих пистолетов, - а ветер кружил над землей улыбку клоуна на драных афишах и вытертая под носом кровь, - оставалась на руках, хватающих небо.
Г л а в а 31.
Даня сидел в своем городском офисе вместе с Гелой и обучал ее буквам иврита, - она их схватывала удивительно быстро. Поначалу, он занялся этим любопытства ради и развлечения для, - но был поражен ее способностями и вскоре увлекся. Ему приходилось видеть, как азы иврита изучают взрослые люди, - у них получалось неизмеримо медленнее.
Даня был зрелым мужчиной немалого ума и опыта жизни, но в некоторых вещах оставался наивным, как ребенок, - как большинство граждан цивилизованного общества. Он получил серьезную военную подготовку, ему даже приходилось стрелять в людей и он умел выжить в пустыне, но опыт его жизни не содержал базовых понятий для выживания в человеческих джунглях. Если бы кто-то в деталях разъяснил ему отношения в семье Марины, - он бы решил, что такие варвары не имеют права называться не только семьей, но и людьми вообще, а если бы даже сама Гела рассказала ему, что она такое, - он бы просто не поверил девочке, насмотревшейся американских «ужастиков».
Гела же, не была в состоянии поверить, что этот взрослый мужчина всерьез увлечен обучением ее каким-то сраным буквам, а не возможностью засунуть руку ей в трусы. Даня читал написанное в сердцах людей, - белым по черному, - но сердце Гелы было слепящей тьмой. Ни он, ни Гела этого не понимали, - что и давало им возможность общаться на давно вымершем в цивилизованном обществе языке чувств, - глазами, жестами, запахами, Дане нравилась эта красивая девочка, но он Никогда не позволил бы себе прикоснуться к ней даже пальцем. Гела же считала, что он просто не знает, как к ней подойти и изо всех сил старалась ему помочь. Она была чрезвычайно чувственной женщиной, с бешеным темпераментом, - но в наивности своей, полагала это нормой. Она понятия не имела о том, что большинство женщин за всю жизнь не испытывают того, что она успела испытать уже десять раз, топчась вокруг этого улыбающегося отормоза. Она злилась, она выходила из себя, она даже забыла о необходимости интриговать против Даниной жены и отставлять пальчик при письме, от нее начало пахнуть так, как пахнет морская рыба, завернутая в листья базилика.
Даня получал все больше и больше удовольствия, глядя на эту грациозную девчонку и общаясь с ней. Если бы он понял до конца хотя бы одну из фраз, которые произносила Гела, - он бы решил, что имеет дело с проституткой - и сильно ошибся бы. Но читающий в сердцах людей Даня, не ошибался, глядя на ее вишенные губы, - он понимал, что ум ее не имеет глубины, не располагая базой знаний, но в пределах ей известного, - быстр, как электронный луч. В ее прозрачно-карих глазах вспыхивали зеленые искры, на каждое движение Даниной руки, рисующей знак, - она реагировала мгновенно, повторяя его почти непрерывной линией, как рисунок тушью. Отраженный ритм завораживал, покачивались черные кудри вдоль щек Гелы, подрагивали тени ресниц на ее щеках и груди под льющимся щелком платья, - не понимая языка, не зная сердец, они танцевали древнейший танец любви, покрывая древними знаками белый лист. – «О, возлюбленная моя!» - написала рука мужчины - и рука женщины отразила летящую строку, - «Твои волосы, - как стадо чернорунных ягнят, спускающихся с гор...» - «Да что же это я делаю!» - Даня бросил ручку. Гела прямо посмотрела ему в глаза. Она была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, это она застрелила охранника, выскочившего на шум и двух других людей в кабинете «Кредита», - в пределах ей известного она действовала мгновенно. Даня не успел ни о чем подумать, не успел сделать ни единого движения, - Гела прыгнула ему на колени и как змея, впилась поцелуем в его рот. Переход от «Песни Песней» к содомской чувственности был столь ошеломляющ, что Даня застыл, - а Гела взахлеб лизала его губы, ввинчиваясь ему в пах распяленной промежностью и ее сладкая слюна стекала на его чеканную, как у статуи, бороду. Это уже совсем не было похоже на тонкую лирику отношений с красивой девочкой, но даже и в такой ситуации Даня не посмел оторвать ее от себя за волосы, - он схватил ее за талию. С Гелой нельзя было так, - она распалялась, как собака, а сидя на Дане верхом уже не могла освободиться от разделяющего их клочка материи так быстро, как ей хотелось и завизжав от бешенства, - просто рванула его в сторону. Трусы порвались пополам, открывая место, где жила любовь Гелы и к которому она прижимала все свои богатства, - револьверчик ткнулся стволом в пах Дане. Гела схватила и то и другое, - Даня схватил ее за руку, - стволик хлопнул негромко в их руках.
Между началом движения импульса по нерву и осознаванием боли, - проходит от полутора до четырех секунд, иногда даже, - до семи секунд, если имеет место эмоциональный шок.
Гела была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, она действовала мгновенно в пределах ей известного.
Ей было известно, что этот мужчина, - любимый мужчина, - уже потерял все.
И сейчас закричит. Она не думала о своей безопасности, - она вообще ни о чем не думала. Она просто ткнула ствол в сердце Дани и нажала на курок еще раз, - пока Даня не успел поднять глаз и встретиться с ее глазами.
Алеша услышал из-за стены два хлопка. Они были похожи на выстрелы, но не настолько похожи, чтобы он начал вышибать запертую дверь. Поэтому, он просто постучал в нее.
– Ну что?
– раздраженно крикнула Гела.
– Да ничего!
– крикнул в ответ Алеша, громче, чем ему хотелось бы. И ушел в свой кабинет.
Белая, как мел, черная Гела застыла посреди комнаты. Белый, как мел, Даня, - смотрел в потолок застывшими глазами. Фонтан иссяк.
В стане кабинета был встроенный книжный шкаф. За шкафом, в тесной кладовке, помещался мощный несгораемый сейф, оставляя пространство для сидящего человека. О тайнике знали трое, включая неподвижно сидящего на стуле и число посвященных не изменилось, - на шее у Гелы висел золотой шекель, который Даня достал из сейфа, оставшись наедине с ней. Когда он покинул всех, число знающих код сейфа свелось к нулю, - но ключ от книжного шкафа остался в кармане его брюк.
Всегда предусмотрительный Даня недосмотрел, торопясь отдать свой последний шекель или проявил фараонову предусмотрительность за пределами смертного разумения, - когда Гела втащила его в кладовку, она обнаружила дверь сейфа приоткрытой. И в соответствии со своим разумением, - мгновенно решила обменять уже ненужное Дане тело на лежащий там миллион. Но бедный Даня приобретал это вместилище так, как приобретая кошелек, кладут в него единственную монету, - которая болталась теперь на шее у Гелы. И обливаясь слезами, бедная Гела похоронила в нем свои надежды, повернув ключ в автоматически сработавшем кодовом замке. Затем, она заперла тайник и быстро вышла из кабинета, унося весь свой скарб и скорбь завернутыми в обрывок трусов вместе с ключами Дани, оставляя за спиной «Источник», а самого Даню, - ожидать Страшного Суда в надежно запертом саркофаге.
Если бы Даня не женился на красавице Марине, он умер бы лет через пятьдесят в своей постели, - богатый, с чужими почками, окруженный детьми и внуками, уже смирившимися с неизбежным наследством, одинокий в своей предсмертной тоске по несбывшемуся и страхе перед грядущим, обмочившийся, иссохший, никчемный, - совсем не тот Даня, что ушел на волне своей молодости и силы, в объятиях роскошной девки, не почувствовав боли, не познав разочарований, не увидев старухи с косой. Что такое пятьдесят лет? Сто? Тысяча? Пыль на циферблате Времени, - идущего по кругу. Не стоящая одной брызги из фонтана счастья, одной строфы «Песни Песней», одной маленькой пули в сердце. Даня ждет в своем саркофаге. Даня остался мудрым до конца, - нет глупой смерти. Есть глупая жизнь.
Г л а в а 32.
В то время, как Гела выбегала из офиса, под взглядом стоявшего у окна Алеши, - Марина вышла из под крова отчего дома и не замечая Костю, искательно улыбающегося у крыльца за руку с сыном, пошла к машине. Если бы кто-то год или час назад сказал ей, что между ней и отцом возможен только что состоявшийся разговор, - она рассмеялась бы в лицо.
– Марина, - сказал отец в своем кабинете, обставленном с министерской роскошью 70-х годов, - Если ты бросишь своего еврея, - получишь половину всего, что у меня есть. Я утрою твой пай за счет своего и отдам руководство фирмой тебе... и твоему менеджеру. А сам останусь председателем учредительского совета.
– Мой пай?!
– с трудом произнесла Марина.
– Твой,- ухмыльнулся отец, - Моя дорогая. На сегодняшний день он составляет 570тыс, долларов США, поскольку тебе не выплачивались дивиденды. Впрочем, они никому не выплачивались, - он почесал за ухом, - Фирма-то семейная. Хотя Елена и твоя мать обижены не были.
– Кто еще обижен не был?
– спросила Марина, приходя в себя.
– Были и еще, - жестко усмехнулся отец, - Но они выбыли. Их деньги отработали и они ушли с хорошим наворотом, нечего им делать в семейном бизнесе.
– С каких пор ты вдруг начал считать меня членом семьи?
– зажатым голосом спросила Марина. Она была жадной, она была беспринципной, но никакие деньги не могли удержать ее от того, чтобы пнуть отца. Он отвернулся к окну, засунув руки в карманы и долго молчал. Наконец, сказал, не поворачивая головы, - Ты знаешь, кто такой твой Даня?
– совсем не то, что ожидала услышать Марина.
– Ты собираешься объяснять мне, кто такой мой муж?
– спросила она, пряча за деланным удивлением, подлинное.
– Ты знаешь, что у твоей матери полно родственников в Израиле?
– игнорируя реплику, спросил отец.
– Ну, слышала что-то, - небрежно ответила Марина, знать не желавшая никаких израильских родственников.
– Ты слышала, а я поддерживаю с ними отношения, - отец резко повернулся к ней, побагровев щеками, - Еврейка ты, сраная!
– Я не сраная!, - прошипела Марина, не сводя с него глаз.
– Ладно, - отец вдруг обмяк и потер сердце мясистой ладонью, - Я болен, Марина, я скоро сдохну. Ленка, как медуза, а мать…, - он махнул рукой, - Даня никогда не останется здесь. Даня не ашкенази, как ты тут долдонишь каждому встречному, - он перевел дух, - Его семья жила там, когда никакого Израиля еще и в помине не было. Моше Даян еще не родился, а его прапрадед уже был полковником в британской военной администрации. У них там на всю страну, - штук двадцать таких семей.
– Так он что, национальное достояние?
– хмыкнула Марина, понятия не имевшая о генеологических нюансах семьи, к которой сама теперь принадлежала.
– Он военнообязанный, Марина, - вздохнул отец, - Лейтенант запаса, я наводил справки.
– Я знаю, - Марина пожала плечами, - Ну и что?
– А то, - сдерживая раздражение сказал отец, - Что он поедет домой повидать родителей, а его загребут и пристрелят в какой-нибудь Газе-Сразе.
– Откупится, - отмахнулась Марина.
– Да не станет он откупаться, ду...
– отец задохнулся, закашлялся и отдышавшись под злобным взглядом Марины, повторил, - Не станет откупаться. Это те, кто понаехали туда за последние тридцать лет, сядут на пароходы и уедут, как приехали. А Даня и его отец и его дед и его бабка, - все выйдут, если там начнется серьезная заваруха. И будут цепляться за ту землю до последней капли крови, пока не сдохнут. Как я, - за эту!
– он выбросил кулак в сторону окна, - Но здесь ее, - немеряно, хватит каждому, у кого есть мозги! А за что тебе цепляться там, цепляясь за твоего Даню? Я уже выцепил для тебя хороший кусок пирога, - бери и расширяй!
– Я крошки от твоего пирога не получила!
– заорала Марина, - И сейчас, это одна только болтовня! Где деньги? Где они?!
– Деньги?
– отец грузно опустился в кресло, - Если бы я дал тебе деньги, ты бы просрала их за пару месяцев, - горько сказал он.