Железом и кровью
Шрифт:
— Чего?
— Люди кажутся мне хуже орков… Есть в вас какая-то такая частичка, стремящаяся разрушить всё в этом мире. Всё, что некогда создал Сарн. Помнишь, я тебе рассказывал об Астральном Рыбаке?
— Да.
— Это мой далёкий-далекий предок. Благодаря ему, вы… мы все сейчас плаваем в Астрале.
Я мягко улыбнулся и допил из своей кружки.
Мне подумалось, что от того Свэна Соти по наследству досталась лишь тяга к выпивке.
— Первыми, с кем после Катаклизма состыковались гибберлинги, были эльфы. Потом орки с аллода Изун, но из-за кровавых столкновений, бежали оттуда,
— Может, просто ты не с теми сталкивался? У каждой расы есть и свои герои, и свои злодеи.
— Тут ты прав, — снова усмехнулся гибберлинг и протянул мне лепёшку с «кислой рыбой» внутри. — Но всё-таки Совет общин по-прежнему настаивает на поиске нашей Родины. Это путь к свободе. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул я. — Свободу никаким пряником не заменишь… И ещё я понимаю, что идеалы Лиги давно протухли, как несвежая рыба.
— Тут ты прав. Все мы сами виноваты в своих грехах и не на кого пенять. А ошибки порождают лишь следующие ошибки… У меня вот было две сестры. И погибли они по глупой прихоти одного сотника. Кстати, человека. Помню, как на замечание, мол, что при штурме Паучьего Склона на Асээ-Птэх, который прошёл без поддержки двух спешащих на подмогу отрядов, было потеряно две трети солдат. А из них половина гибберлингов. И та красномордая сволочь отвечает, что, мол, мы очень плодовиты. «Восстановите численность»… У меня перед глазами возникла белая пелена… Убить я его не успел, товарищи оттянули… Меня судили, конечно, но…
Гибберлинг не закончил и снова выпил. Глаза его наполнились влагой, и он уставился на пламя костра.
— Ну и тему мы с тобой затронули! Сразу видно, что пьём, — заметил я.
Соти расхохотался и хлопнул себя по бедру.
— А ты, сморю, за словом в карман не лезешь… Ладно, что-то я устал сегодня. Пойду спать.
— Я тоже скоро прилягу, — ответил я, доедая лепешку.
Мысли о судьбе этого гибберлинга не давали мне покоя.
Ветеран. Может, и награды какие имел… А сейчас живёт один, на берегу озера… Не приняла его Лига… Или он её. Заодно и своих соплеменников, состоящих в этой самой Лиге.
Все его мысли, как в прочем и мысли Тона Ветродуя, посла да и многих других гибберлингов, лишь об утраченной Родине.
Свобода и независимость. Вот что им надо. А вся эта возня с Лигой, в особенности с людьми, лишь временный этап.
Прав Соти. Правы и водяники. Мы, люди, очень странные существа: можем, подобно сосновой смоле, затягивать в себя всех, кого поймаем, или быть тем «клеем» и объединять воедино то, что, казалось, не соединяется; а можем быть и причиной разрыва самых дружественных отношений, переходящих в войну.
Я нашёл себе место посуше у костра, раскинул на земле плащ и прилёг.
В небе тихо перемигивались серебристые точки звёзд.
10
Во рту был такой привкус, словно там мыши нагадили. Вот, что значит пить перед сном. Голова была тяжелой, как камень.
Я поднялся и направился к озеру. Несколько минут водных процедур привели меня в относительный порядок.
На помосте возился Соти. Выглядел он так, будто вчера и не пил совсем.
— Ты куда уже с утра пораньше? — спросил я, вставая.
— У рыбака одна нужда, — усмехнулся тот: — это рыба. А ты бы в баньку сходил, а то выглядишь каким-то помятым.
— А где тут в болоте баньку найти?
— Почему сразу в болоте! Пойдёшь вдоль озера на север и в лесочке на берегу её и найдёшь.
С этими словами гибберлинг залез в лодку и взялся за вёсла. Я прополоскал рот и пошёл к своему жеребцу, лениво жующему траву.
Наскоро перекусив, я запряг лошадь и не спеша тронулся в путь. Шест со своим шлемом оставил стоять на месте: будет ориентиром для Первосвета.
Объехав мелкие озерца, затянутые бледно-зеленой плёночкой каких-то вонючих водорослей, я очутился у небольшого березняка, а оттуда попал на едва заметную тропу, уходящую волнистой змеёй на северо-запад.
Ранее утро всегда тем хорошо, что природа начинает просыпаться. Воздух наполняется душистыми ароматами цветов, трав. Слух ласкают птичьи трели. Мир оживает…
Но одно, конечно, указывало на приближающуюся осень: это ранние желтоватые листочки на некоторых деревьях.
Вскоре место красавиц берез заняли могучие сосны и пушистые ели. Они явно наступали из сиверской тайги. Зеленый мягкий ковёр травы тоже сменился на высокие стебли борщевиков, какие-то цветы и ягодные кусты.
Тропа несколько раз вильнула и вывела к поросшей сероватым мхом огромной избе, под навесом которой лежали колотые березовые поленья. Над тесовой крышей виднелась темная труба. Из неё медленно поднимались клубы беловатого дыма. Пахло лесной поляной… и ещё хреном.
Я объехал баню справа, и очутился прямо у широкого двора, огороженного невысоким забором. Под крышей висела целая череда березовых веников и разнокалиберных ушат. Из низких дверей выскочил босой полуголый бородатый человек. Он подошёл к длиной скамье, на которой были разложены пучки каких-то трав, и присел перед ними на корточки.
— Утро доброе, хозяин! — бросил я, слезая вниз.
Человек от неожиданности даже подскочил. Он испугано уставился на мою персону.
— Д-д-доброе…
Голос у банщика дрогнул.
— Гостей ждёте? — спросил я, привязывая коня к столбу и подходя ближе.
— Да… нет… Вы ко мне?
— Я из Сыскного Приказа. Приехал кое-что выяснить, — после этих слов банщик, как мне показалось, даже вздохнул с облегчением.
— Я… я… я слушаю.
— Первое: хотел бы узнать, кто вы такой? Второе: отчего баня находится на таком отшибе от дорог?
— Я… это… Прохор… Ну… ну… это баня… и всё тут принадлежит… Городскому Приказу.
— Ты не бойся, Прохор. Я ничего дурного делать не буду.