Жемчужница
Шрифт:
Тики буквально уставился на него, не понимая, почему даже после всего сказанного царь не винил его во всём случившемся. Это он, он, он виноват! Виноват в том, что Алана лишилась плавников, в том, что стесняется показывать свой хвост, даже в том, что она вообще выбралась из той безопасной бухты, в которой была заперта (спрятана?) не просто так!
— Она из-за меня попала туда! — всё же выкрикнул Микк, желая переубедить глупого царя, который отчего-то считал, что явно во всём была виновата сама Алана.
— Она туда попала из-за своего длинного носа, — безжалостно припечатал Мариан, сердито нахмурившись, и вновь приложился
— Как вы… как вы можете так говорить?.. — растерянно пробормотал он, отглотнув вина, — Я не уследил за ней… — я ужасен, не смог защитить единственную русалку, которую вообще видел до этого в своей жизни.
Мариан хмыкнул, словно смеялся над его словами, словно не верил ему не потому что не хотел верить, а потому, что знал намного больше, и легкомысленно пожал плечами.
— Малец, — развязно обратился он к вздрогнувшему Тики, — эта девица в детстве угодила к акулам, и те покусали её так сильно, что мне пришлось разукрашивать ей и руку, и лицо, хотя ритуальная роспись в русалок только на щеке, — со смешком поделился тот, покачав головой, и Микк вздрогнул, на самом деле, испугавшись и не видя в этом ничего смешного. — А угодила она туда лишь потому, что увидела какую-то блестяшку в пещере, и это при том, что рядом с ней был не только я, но и Рогз, — вздохнул Мариан с таким видом, словно ничего поделать не мог и оставалось лишь примириться с причудами своей дочери. — Ты не виноват, что она умудрилась ускользнуть из-под твоего присмотра. Ты её спас. И она прекрасно об этом знает, — вновь серьёзно, вмиг перевоплотившись из слегка пошатывающегося пьяницы во вселяющего страх и уважение царя.
Тики сокрушённо опустил голову на руки.
– …Вы слишком добры ко мне… — пробормотал он, наблюдая, как плещется в бутыли вино. Мариан фыркнул так, будто совершенно был не при делах и не понимал, о чём это Микк ему тут говорил, и закатил глаза.
— Потому что в океане ей делать нечего, — как нечто само собой разумеющееся проговорил царь, словно это могло объяснить всё на свете и его доброту по отношению к Тики тоже. — А если ты всё-таки не струсил со своим предложением, то мне будет намного легче, — кивнул он своим мыслям и сделал ещё глоток.
— Не струсил!.. — запальчиво воскликнул мужчина в ответ, но Мариан его словно и не слушал уже: он вгляделся в бутылку, по дну которой скользили последние капли вина, и вдруг тяжело вздохнул:
— Ведь ей всё же слишком не повезло выжить тогда.
Тики вскинулся, бросая на него ошеломленный, неверящий взгляд.
— Да что вы…
Но Мариан качнул головой, перебивая его и заставляя замолкнуть.
— Я должен был наказать её, — выдохнул он устало. — И я хотел это сделать, как только появится новая царевна, способная говорить с океаном. Как-никак, сейчас Алана — единственная, кто способен на это, и если я лишу господина собеседника, он страшно взбесится, — Тики почувствовал, как в горле встает горький ком. Да уж, если собственный отец так относится к единственной дочери, Алане лучше и правда остаться здесь. Они… они как-нибудь со всем справятся. Даже с тем, что она унизила его перед этим напыщенным хлыщом. — Хех, — царь убито покачал головой, — было десять царевен, а осталась лишь одна, и то… — он помедлил, но все-таки произнес: — Уж лучше бы выжить повезло не ей.
Это было выше понимания Тики. Выше всего, что он вообще мог
— Да как вы вообще можете это говорить?! — мужчина сердито поджал губы и взмахнул ополовиненной уже бутылкой так, что чуть не разбил ее об стену. — Она же… она же ваша дочь, неужели вы не чувствуете к ней ничего? Или вашей любви просто на нее не хватило?
Он знал, что дерзит сейчас и чем это может быть чревато. Знал, с кем говорит и о чем. Знал, что Алана бы этого не одобрила.
Но сейчас он ненавидел всех ее покойных братьев и сестер за то, что из-за них ее отец не видел ее саму. Да, ведьму, да, сильную и своенравную. Но — свою дочь, которая все эти долгие столетия пыталась справиться в одиночку со своей болью.
Однако Мариан даже не подумал огрызаться в ответ или пытаться как-либо наказать его. Только хмыкнул убито и уронил голову на ладони.
И вдруг снял маску, потирая лицо руками.
За маской обнаружился огромный, безобразящий гладкое лицо белыми буграми шрам, который не скрыла бы ни одна татуировка, ритуальная она или нет.
— Не пойми меня неправильно, я люблю Алану, — произнес Мариан тихо. — Но ей действительно не повезло остаться в живых. В океане у неё мало прав, — пояснил он, — её боятся. Её не любят. Её сделают, как вы это называете, — здесь до Тики донесся еще один хмык, — козлом отпущения в любой ситуации, которая выйдет из-под контроля. И так уже было однажды. Поэтому я так говорю.
Тики поражённо моргнул, вспоминая, как Лави рассказывал ему, что на Алану устроили охоту в начале войны, буквально целой гурьбой напав на неё, и это… это признание Мариана, оно вдруг расставило почти всё на свои места. Оно помогло осознать, что девушке и правда лучше на суше, в окружении семьи, под защитой самого Микка, чтобы больше не нужно было доказывать кому-то что-то посредством силы. Оно помогло понять, что морской царь на самом деле любил свою дочь — пусть и такой странной любовью, что жалел о том, что она выжила.
Но этого всё равно не было достаточно для того, чтобы увидеть всю картину целиком.
— То есть… — обескураженно выдохнул Тики, — Вы не просто так её заперли?
Мариан взглянул на него как на идиота и скривил в недовольстве губы.
— Конечно, — отозвался он и спустя несколько секунд задумчивого молчания, которое Микк не нашёл сил прервать, продолжил: — Причин было много, но… — мужчина сглотнул и нахмурился, будто заставляя себя сказать что-то. Сказать то, что он словно бы никому не рассказывал. Тики не понимал смысл такого доверия. Хотя, если подумать, вряд ли Мариан пил с кем-то в компании до этого. — Тогда, когда я наконец нашёл её, она… она… она… — он запнулся, сглатывая, и замер. И Микк понял, о чём мужчина хотел сказать. «Она стала ведьмой». Она убила людей, она видела смерть своей семьи, она неузнаваемо изменилась, она пережила шок. И ей нужна была помощь. Но… — У меня не было выбора кроме того, как запереть её, — никто ей не помог. Тики усмехнулся, ощущая, как внутри у него всё противно закислило, и глотнул вина, обжигая пищевод алкоголем. — Это было ради безопасности всех: и её собственной, и самого народа.