Жена авиатора
Шрифт:
– Нет, – Чарльз покачал головой, – это их может спугнуть.
– Полковник, мы можем сделать это таким образом, что никто не пронюхает…
– Нет, – голос Чарльза стал громче, и полковник Шварцкопф замолчал, – я сказал – никакой полиции. Разве вы не читали письмо? Думаю, нам надо связаться со Спитале и Битцем.
– Я настоятельно прошу вас подумать…
– Спитале и Битц, – повторил мой муж низким голосом, похожим на рык зверя.
Полковник Шварцкопф стал кусать нижнюю губу, пристально глядя на моего мужа. Чарльз так же пристально смотрел на него.
– Как пожелаете, полковник
Один за другим его подчиненные выходили вслед за ним, и каждый кивал мне на прощание.
«Не беспокойтесь о ребенке». Я знала, что буду повторять эту фразу снова и снова весь этот бесконечный день.
– Чарльз, кто такие Спитале и Битц? – Эти фамилии звучали для меня как имена персонажей водевиля. Я села за опустевший стол. Моя кухня не была больше уютным, гостеприимным местом; в чайных блюдцах дымились окурки, груды пустых кофейных чашек громоздились на стопках газет с кричащими заголовками: «Похищен ребенок Линдбергов!», «Маленький Линди пропал!», «Преступление века – найдут ли когда-нибудь ребенка Счастливчика Линди?»
– Кто они такие? Почему полковник так расстроен? – опять спросила я мужа.
– Энн, я прошу тебя верить мне. Эти люди никогда не имели дело с таким случаем. У них могут быть самые лучшие намерения, но я не хочу все испортить. А ты?
Чарльз устало посмотрел на меня. Мы оба брели по маршруту, который не был нанесен на карту, в страну, которую никогда не видели, хотя и летали очень высоко и возвращались невредимыми. И так же, как когда-то он нуждался во мне как в штурмане, теперь он тоже нуждался в моей вере; без нее он мог не найти дорогу к себе – человек, который никогда не терял присутствия духа, даже когда в одиночку пересекал океан.
– Что ты планируешь предпринять? Что будет твоим… нашим следующим действием?
– Гарри Гуггенхайм поможет мне с деньгами. Я телеграфирую ему о новой сумме. Энн, это все, что я собираюсь обсуждать с тобой в данный момент. Я не хочу, чтобы ты знала больше.
– Почему? Что может быть хуже того, что я уже знаю?
– Есть некие персонажи с довольно сомнительной репутацией, с которыми мне приходится общаться. Но они могут быть очень полезны, даже если мне претит сама мысль о том, что они могут дотронуться до моего сына, даже если я предпочитаю не водить компанию с людьми подобного рода.
– Подобного рода? Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду гангстеров, Энн. Аль Капоне предложил мне свои услуги. Вот, теперь ты знаешь. И некоторые бандиты из Нью-Йорка. Они предложили себя в качестве посредников, чтобы не вмешивать полицию, и я считаю, что это лучший путь. Я предпочитаю не говорить тебе больше. Тебе не надо беспокоиться. Твое дело – это не терять надежды.
– Ты постоянно повторяешь мне это, но я не могу не беспокоиться! – меня трясло от бешенства. – Конечно, я беспокоюсь, и ты тоже! Но ты ничего мне не рассказываешь, ты вообще не говоришь со мной, и я не понимаю почему. Чарльз, ведь мы были командой! Я приняла боевое крещение в Янцзы и позволила тебе столкнуть меня с вершины горы на планере, но теперь ты решил, что я слишком слаба, чтобы понять и помочь? Слишком слаба? Чарли и мой сын тоже! – С отвращением я отпрянула от стола. – Неужели ты думаешь, что я так щепетильна? Да общайся ты хоть с дьяволом, если это нужно для дела! Только перестань думать, что можешь защитить меня от всего этого. Ты никого из нас больше не можешь защитить, так что и не пытайся.
Чарльз вздрогнул и поморщился, но я не обратила на это внимания.
– Неужели ты не понимаешь? – спросила я охрипшим голосом. – Это уже случилось. Теперь мы должны вернуть его. Они нам его вернут, как только мы заплатим. Так или нет?
– Конечно, вернут, – Чарльз взял письмо и снова изучил его, – это только вопрос времени. Спитале – один из нью-йоркских парней – уверен, что знает, кто это сделал. Я буду общаться с похитителями через него – дам ему это письмо как доказательство и с ним ответ. Я не знаю, почему полковник хочет сделать по-другому. Неужели он действительно думает, что сможет расставить людей по всему Бруклину и никто этого не заметит?
– Ты собираешься отдать твоему так называемому посреднику это письмо? Но ведь там есть подпись – опознавательный знак, разве можно давать его разглядывать посторонним?
– Энн, как я сказал, это вопрос веры. Мне могут не нравиться эти люди, но у воров тоже существует такое понятие, как честь.
– Что думает об этом полковник Шварцкопф? Ты собираешься сказать ему, что хочешь передать им письмо?
Лицо Чарльза залилось краской.
– Я здесь главный, Энн. Я ведь сказал тебе.
– А я твоя жена и мать Чарли. И я хочу, чтобы ты рассказал о своих намерениях полковнику Шварцкопфу.
Чарльз не ответил. Его гнев был другого рода, чем у меня. Он сдерживал его, как будто внутри сжималась пружина, которую вы не замечали, пока она внезапно не распрямлялась и не ударяла тебя. Я не часто была свидетелем этого гнева. Но теперь я его почувствовала. И если раньше я могла бы испугаться, то сегодня у меня не было страха перед мужем. Был страх только за моего сына.
Наконец Чарльз заговорил, тщательно подбирая слова.
– Энн, я хочу включить в свой ответ список продуктов, которыми нужно кормить нашего сына. Не могла бы ты написать мне его прямо сейчас?
– Да, конечно.
Я встала, сделала движение, чтобы идти, потом задержалась у его стула. Нагнувшись, я поцеловала Чарльза в щеку. Он не ответил. Когда я обиженно отшатнулась, он на мгновение приложил ладонь к моей щеке, притянул к себе, а потом отпустил. Он снова стал изучать письмо похитителей, как будто силился разглядеть в этих небрежно нацарапанных буквах то, что не смогли увидеть остальные.
Я стала подниматься по лестнице; полковник Шварцкопф сидел на лестничной площадке, обхватив голову руками. Услышав шаги, он взглянул на меня. И тут я поняла, что надо делать.
– Полковник! Вы не можете его остановить! – Полковник вскочил в страхе. – Послушайте. Вы не можете помешать Чарльзу в этом. Он должен сделать это так, как считает нужным, – раньше он всегда выбирал правильный путь. Сейчас он не в состоянии понять, что не прав, что это дело ему не по зубам. Но, пожалуйста, прошу вас, делайте то, что вы должны делать.