Жена без срока годности
Шрифт:
— Кто бы сомневался… Сейчас даже с двойными процентами не возьму. Дорога ложка к обеду, как говорится… Ты спрашиваешь, почему я выбрала Сунила? Да потому что он подарил мне самую дорогую вещь в жизни — сон. Еще до начала наших с ним отношений он по-соседски забирал Алекса на пару часов проиграть в футбол, и я спала. Спала! — я повысила голос и воздела руки в потолку. — Тебе не понять, хотя можешь все же вспомнить, что сон намного круче оргазма. Я с ног валилась к выходным, но Алекс не слезал с меня ни вечерами после садика, ни тем более в выходные… Ему хотелось к маме, и плевать ему было на то, что у мамы груда грязного белья скопилось,
— В любой стране свобода покупается деньгами… — Андрей наконец принял расслабленную позу, откинувшись на спинку стула и подняв к лицу чашку, словно бокал дорого вина.
Вина… Вины он так и не почувствовал. Не слишком убедительно сказала? Или ему просто пофиг, просто пофиг…
— Не в любой… — говорила я по-прежнему зло. — Я ничего не покупаю, я имею возможность с помощью мозгов ничего не просить от государства. И я не боюсь за своего сына. Он знает с пеленок, что государство ему ничего не должно, но за это и он ничего ему не должен. Квиты. Андрей, понимаешь, мы квиты…
— Со мной?
— И с тобой, получается, тоже. Нам было тяжело в моральном плане и в физическом, а тебе просто не фортило… Карма? Ты веришь в карму?
— Нет. Я верю в людей, для которых отношения пустой звук, у которых на первом месте — их “хочу”.
— Ты говоришь о себе? — хмыкнула я.
— О тебе. Ты променяла замужество на свободу. Твой выбор. Свободный. Чего уж там… За что боролась…
— Ты многое потерял, — качнула я головой, рукой и ногой… Мир еще как-то стоял при этом на месте, пусть и не твердо. — Жаль, что ты этого не понимаешь.
— Гринкарту? Так ее можно восстановить. Гражданство еще можно получить…
— Планируешь?
— Как жизнь припрет. Даже если по старым документам не прокатит, можно открыть бизнес. Думаю, я стою миллионов пять, если избавиться от всего…
— От бизнеса?
— От иллюзий, Марина. Я не могу подарить тебе сон — поздно. Дарил — ты не оценила.
— Это ты так думаешь… Я ценила все, ты — ничего, только свой комфорт. Всегда, к сожалению.
— У тебя была бы со мной лучшая жизнь, поверь. И я говорил тебе, что если не получится в Питере, вернемся…
— Куда ты вернешься? Дурак, да? — подалась я вперед. — Индустрия меняется по щелчку пальцев. Кому ты был бы нужен через год? Ты и тогда прекрасно знал, что это пустой аргумент. Ты никогда бы не вернулся, потому что ты не любил работать в хай-теке. Ну скажи что-то против, скажи! Тебя не иммиграция подкосила, ни деньги — тебе надоело работать по специальности, а попробовать что-то другое в конкурентной среде кишка была тонка! Конечно, под крылышком у дяди спокойнее… Ты просто ноль как личность, ноль… Без палочки, если ты помнишь еще, что такое палочка…
— Та, на которой говно. Ты все сказала? Стало легче? Это вместо сахара к чаю было?
— Нет, не я начала разговор. Не я к тебе пришла. Я четко обозначила границы общения — начать выяснять отношения было твоей идеей. Мне не нужны твои обвинения, а ты обойдешься без моего прощения!
Слова я наконец запила полноценным глотком уже просто теплого чая. Снова получив убийственный взгляд от человека, сидящего напротив, я отвернулась в сторону окна — к чему мучиться невербальным общением, когда оно такое же тупиковое, как и разговор словами.
— Я сказала, что мне от тебя надо. У меня отсутствуют рычаги, чтобы на тебя надавить. Не хочешь помогать ребенку, бог тебе судья…
— Заговорила о боге? С чего вдруг? Еще скажи, что в церковь ходишь!
На повышенный тон я не среагировала, не обернулась — рассматривала хитросплетения нитей в занавесках, наши отношения с Лебедевым, увы, совсем бесхитростными были, как и расставание. Усложнять все это какими-то психологическими выкладками — пустое сотрясание воздуха. Искали комфорта — оба, в итоге оба его нашли, только до кого-то вдруг дошло, что не в комфорте счастье. Не поздно ли, Лебедев?
— Женщина, которая хочет взять больного ребенка, ходит к баптистам петь песенки, если это важно. Но ведь это не важно, Андрей? Ты просто не хочешь нам помогать.
— Может, я наоборот помогаю — помогаю тебе не вляпаться в дерьмо, ты в таком ключе не можешь думать про мой отказ?
— Я готова взять на себя ответственность. Я от ответственности никогда не бежала, тебе это не понять, прекрасно представляю… Если я с твоим родным ребенком не пришла к тебе за помощью, то не сомневайся, сегодня с чужим я к тебе точно не сунусь. Твой комфорт не пострадает.
— Ты меня вообще не слышишь?
Теперь для пущей важности к громкости голоса добавился стук по столу кулаком: причем, постучал Андрей возле моей чашки, перегнувшись через стол. Ложки на блюдце не было, пили ж без сахара, так что ничего не звякнуло. Это был просто такой тук-тук. Можно войти? Никого нет дома. А кто это сказал? Я. Кто это не услышал? Он.
— Андрей, разговор закончен. Итог такой, — я вернула ноги под стол и посмотрела на собеседника прямо. — Ты можешь выстраивать отношения с сыном, если Алекс этого захочет. Больше нам обсуждать нечего.
— Я предложил тебе остаться.
— Я не просила тебя об этом. Если бы я хотела жить в России, то у меня к этому нет никаких препятствий. Я этого не хочу.
— Американская патриотка? — скривил он губы.
— Нет, в нашем поколении нет патриотов. У нас нет Родины ни с большой, ни с маленькой буквы. Мы могли бы стать космополитами, но не доросли до свободы духа. Мы искали комфорт и завязли в нем, как в болоте. Мне комфортно там, где я сейчас. Но если мой комфорт просядет, то я сменю место жительства без всякого сожаления. У нас корни обрубили еще в девяностые, не думаешь? Потерянное поколение… Но, возможно, в этом и есть наше счастье? Мы не верим никому, только цифрам на банковском счете. Причем, счетчик все увеличивается и увеличивается, а мы понимаем, что нам мало, за инфляцией не угнаться никаким зарплатам. Я думала, что вот будет у меня пять миллионов, и можно не думать о будущем. У меня их нет, но я понимаю, что пяти все равно не хватит. Так что, увы, не получится купить меня деньгами. Проблема не в том, что нам с тобой на молоко не хватит, нам друг с другом будет неинтересно. Мы — чужие, не обманывайся. К тому же, ты болен, и не дай бог, действительно заболеешь, американцы заберут все твои миллионы и не вылечат…