Жена из другого мира

Замосковная Анна

Послышался стук. Я развернулась: в дверях стоял Лавентин, закрывший глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Оторопев на мгновение, осмотрела себя:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё? — Лавентин по-прежнему закрывал глаза рукой и подсмотреть не пытался.

Джентльмен…

— Это верхняя одежда. Клянусь.

О том, что никакого нижнего белья на мне нет и в помине, я благоразумно умолчала.

***

Я был в домах всех глав рода страны (кроме

новой формы дома министра): несмотря на попытки женщин сделать своё жилище оригинальным, все они являлись лишь повторением однотипных вариаций. Даже внесённые элементы искусства других народностей в конце концов подчинялись общему знаменателю алверской культуры, и разнообразие поэтому в целом выглядело однообразно.

Мой дом теперь отличался от остальных разительно.

Начиная с лестницы из подвала: она была будто отлита из серого материала. Стены стали немного неровными, снизу их покрывала зелёная лаково блестевшая краска, а верхняя часть и потолок были матово-белыми, причём на потолке в одном месте появились подпалины, из которых торчали чёрные загогулины, в которых я не сразу опознал спички. Росписи на стенах, казалось, не имели системы, словно разные люди рисовали на них что-то своё (в основном странные геометричные фигуры), не оглядываясь на остальных.

Прихожая была маленькой и в стиле коридора в подвале. На стенах висели прямоугольные ящички с маркировкой. Дверь на улицу была в одну створку, так что ни одна длорка из-за пышного платья не смогла бы свободно войти в дом.

Почесав затылок, пришёл к выводу, что это даже удобно: уберегает от лишних гостей. Оглядел несколько дверей: все одинаковые, тёмные, с маркировками и глазками.

Зачем дверям внутри дома глазки? Так и не найдя достойного объяснения этой странности, стал заглядывать за них. Там обнаруживались пустые комнаты, и только за пятой были шкаф, стойка для обуви, коврик, скамейка. И слышался шум за одной из внутренних дверей, открыв которую, я увидел жену в нижнем белье.

И, вспомнив сон, сразу задался вопросом: а реально ли повторить те движения по-настоящему?

Сообразив, что смотреть на неодетую девушку неприлично, я накрыл глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Повисла пауза, потом недоверчивый ответ:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё?

— Верхняя одежда. Клянусь.

Кажется, в её голосе была насмешка. Может, она шутит? Чуть раздвинув пальцы, открыл глаз. Зачем-то решившая готовить самостоятельно жена уже повернулась к плите. Я уточнил:

— Разве дом не предложил тебе одежду из запасов?

— Предложил, но я не люблю платья. Тебе яиц пожарить?

«Не любит платья. Любит готовить», — пронеслось в голове. Очень хотелось внести это в список исследования жены. Ничего, так запомню. Я ответил:

— Да.

— Сколько?

— Три.

Жена недовольно посмотрела на сковороду, и та выросла в размерах. Я оглядел кухню: странно, но в целом приятно. А стеклянный стол — это вообще нечто. Я метнулся к нему и погладил. Постучал по поверхности. Отступившая девочка настороженно за мной следила. Вдруг тоже постучала по столешнице. И я постучал. И она. И я. Мы перестукнулись раз десять, а стол всё стоял.

Затем я опустился на колени и посмотрел на своё отражение в гладкой-гладкой поверхности ножек. Они были холодными и напоминали зеркало, но это был металл. Не каждое ювелирное изделие могло похвастаться такой полировкой и блеском.

— Нравится? — спросила жена.

Вздрогнув, оглянулся: она стояла у плиты, вооружившись лопаткой. Я глянул на скрытый фартуком живот: во сне по нему ходили такие волны, что казалось, у неё нет костей.

— Ножки нравятся? — уточнила жена.

Я закивал.

— Может, встанешь? — предложила она. — Пол чистый, но всё же…

— Ой, да. — Опустив взгляд, стал подниматься.

Неловкость сковывала движения и мысли.

«У них так принято одеваться», — повторял себе.

«Её кожа прикрыта», — увещевал себя, садясь на стул и опуская ладони на колени.

«Достаточно представить, что я нахожусь на пляже… Правда, у женщин на пляже поверх штанов до щиколоток ещё и тонкие юбки, но… тут почти то же самое».

Наконец я смог снова посмотреть на жену: она доставала из навесного шкафчика тарелки. Как же плотно одежда облегала её тело! Как у цирковых акробаток. Хотя, пожалуй, у тех ноги обтянуты сильнее, тут всё же штаны, складочки на них… И почему бы сверху не быть небольшой юбочке, как у тех же циркачек?

Жена разложила яичницу с беконом по тарелкам и переставила на стеклянный стол. Так странно было видеть тарелку, парящую над коленями, будто вовсе без опоры. Рядом легла вилка. Отломленный кусок хлеба.

Глядя на его неровные края, я растерянно моргал: я всегда ел ровно отрезанные ломтики, а тут… Потыкал его пальцем.

— Что-то не так? — уточнила жена.

— Нет-нет. — Мотнул головой. — Просто ни разу не ел отломленный хлеб.

— Как так?

— Ну. — Взял сладко пахший сдобой кусок. — К столу всегда подают нарезанные ломтики толщиной семь миллиметров.

— И ты никогда не воровал еду с кухни? Ну так, перекус между трапезами…

— Мама была против, и дом не давал.

— А слуги? Разве слуги… Ой, забыла спросить: надеюсь, во время моих упражнений никто из них не пострадал?

Кажется, в её глазах было неподдельное беспокойство. Я заправил прядь за ухо:

— Нет, они все — призрачные сущности, часть дома, пока жив дом, живы и они. — В груди пробежал холодок воспоминания о доме Какики: его привратный дух был забавным, любил играть с детьми.

— Аа… — протянула жена. — С такими, конечно, ни о каких шалостях не может быть и речи.

Я тяжко вздохнул.

— Ты ешь, — бодро предложила жена. — А отломленный хлеб вкуснее нарезанного.

Отщипнув кусочек поменьше, положил в рот. Пожевал. Жена продолжала меня разглядывать. Чего она хотела? Кажется, из вежливости стоило согласиться с её словами. Сглотнув, пробормотал:

— Да, вкуснее.

Её губы дрогнули и растянулись в улыбке, глаза заблестели:

— Да, по лицу вижу.