Жена навеки (...и смерть не разлучит нас)
Шрифт:
– Тебе так жаль бесценных кристаллов, Кадмар? А ведь если бы я остался Диктатором, мог бы возместить тебе их стоимость из казны. Ты перемудрил собственную жадность.
Кадмар... Вот как звали говорившего. Я вспомнила его имя и его голос. Я слышала их в прачечной. Это он возглавлял атаку магов. Нолгар обращался к нему по имени, просил позволить нам уйти. А он отвечал: "Ты умрешь вместе с ними, Нолгар. Пособник предателей - сам предатель. Жена и внук не оправдание".
Кадмар даже не повернулся к Диктатору. Лишь сказал:
– Я понимаю, почему Совет Лудара с такой
Омертвелое молчание - и следом робкий возглас: "Смертная казнь!" И еще один. И еще. Беспомощный взгляд Морани. Сжатые кулаки Нолгара, ногти до крови впиваются в кожу. Лишь они двое и еще несколько человек повторяют: "Изгнание", но их голоса тонут в изобилии других, требующих казни.
Все, что было дальше, слилось для меня в сплошную безумную дымку. Бледная Морани еле слышно повторяет: "Смертная казнь", - вынося приговор подонку Тибальду...и Медовой Гриве. Четверо мужчин подходят к бывшему Диктатору, двое берут под руки, двое встают сзади. Так они выходят из Базилики.
Никто не хватает за руки Эрени. Она стоит, ни жива ни мертва, пока конвой окружает ее мужа. А потом бросается к нему, пытается вырвать его руку из руки конвоира. Ее оттаскивают и ведут за ним. Толпа начинает растекаться из Базилики на площадь.
– Андр!
– крикнул кто-то.
– Где прачечник?! Казнить и его!
– Андр свидетель, а не обвиняемый!
– отрезал Нолгар.
– Его не судили.
– Так судить и казнить вместе с ними!
"Казнить Андра!" - подхватила толпа. Прачечник отчаянно заверещал, когда к нему потянулись десятки рук, вперились десятки ненавидящих глаз. Но тут людей отшвырнуло ударной волной, а вокруг душегубца обрисовался прозрачный слой с пробегающими голубыми искрами. Нолгар рявкнул:
– Андр добровольно дал показания на условиях помилования! Он покинет Лудар целым и невредимым, и никогда не вернется в город!
– Станет изгнанником?
– крикнул кто-то в толпе.
– Тоже сколотит свою банду? Если казнить Диктатора, казнить и его!
Нолгар стоял на своем:
– Андр под моей защитой! Я не нарушу данное слово. Он уйдет из города, и те, кто попытаются его задержать, будут иметь дело со мной!
Тут прозвучал отчаянный женский крик:
– Защити родную внучку, Нолгар! Спаси и ее, как спасаешь этого мерзавца! Она твоя плоть и кровь! Неужели ты отступишься от нее?!
Лаини. Мать несчастной Медовой Гривы. Я чуть не удержалась, чтобы не закричать вместе с нею: "Спаси ее! Отдай им прачечника и спаси Эрени!" Кричать не было смысла. Кто я тут, что значит мое слово. Ни Нолгар, ни толпа не послушают меня.
Он скорбно сжал губы.
– Я не могу спасти Эри, Лаини. Она сама выбрала свою участь. Никто из нас не может ее изменить.
– Ты можешь!
– кричала несчастная мать.
– Забери ее, уведи! Ты же ее дед, ее защитник!
Ногти
– Она больше не в моем роду, Лаи. Она сделала выбор. Я не могу мешать.
– Будь ты проклят, Нолгар! Все из-за тебя! Если бы ты не привел эту хевья в наш дом!
– Сомар!
– крикнул муж.
– Уведи Лаини. Не дело ей смотреть на это. Тармил, помоги отцу и матери! Никому из вас не надо тут быть.
Я смотрела, как отец и сын уводят горемычную мать... Сердце заледенело. Неужели он сам будет просто стоять и смотреть, как его внучку казнят? И как они собираются сделать это?!
Ответ я узнала, когда на площадь вышел мужчина в белом плаще. Белый считался у глотта цветом траура. Вокруг стали перешептываться, и я разобрала, что это - смотритель тюрьмы, и он же палач. В Лударе ему приходилось редко выполнять свои обязанности. И вот настал один из дней, когда его ждала работа...
Я смотрела, как в центр площади вкатили толстый, широкий пенек. Как белоплащник-палач снял с пояса огромный топор... Смотрела и ждала, когда же этот чудовищный сон закончится. Я проснусь, Медовая Грива будет за стенкой дома, живая и невредимая, и ей ничего не будет угрожать...
Но сон не прекращался. По-прежнему меня со всех боков стискивала толпа. Какой-то глотта связывал Эрени руки за спиной. Она дрожала, но не вырывалась, и все смотрела на своего проклятого супружника, из-за которого ее ждала смерть.
Тот что-то шептал ей посиневшими губами. Она упрямо мотнула головой, глядя в его глаза. А потом тоже шепнула в ответ... и я знала, что она говорила ему. То, что я никогда не смогу сказать своему мужу. Ради своего она пошла на плаху. А я своему даже не смогу сказать три простых, но таких важных слова... Кто из нас был счастливее?
Двое подтолкнули Тибальда к плахе, заставили встать на колени. Он выкрикнул:
– Отверните Эрени, не заставляйте ее смотреть!
Нолгар взял ее за плечи и повернул в сторону. Она дернулась, но сопротивляться сил уже не было.
Палач поднял топор. Солнечный луч блеснул на лезвии, ослепляя толпу. А потом случилось такое... Словно бы еще более нереальное, подобное сну... И в то же время - пробуждающее от тягостного оцепенения, в которое я впала.
Над озерной гладью вдруг вздыбился водяной столб. Брызги упали на людей, кто стоял ближе к берегу - на палача и его жертв. Мужчина в белом плаще изумленно воззрился на озеро и опустил топор. Поднявшаяся вода приняла очертания человеческой фигуры невероятного размера.
– Владыка Фросах...
– прошептал палач, падая на колени.
Вслед за ним все, стоявшие на берегу, начали вставать на колени - будто незримая волна прокатилась по людским головам. А Морани, наоборот, пошла вперед, к берегу, раскинула руки. И лишь у кромки воды, где кончалась мощеная набережная, преклонила колена.
– Господин... Благодарим Тебя, что почтил нас явлением Своим...
Хозяин Фросах потянулся к ней гигантской рукой, коснулся плеча жрицы водяными пальцами.
– Встань, дочь. Ты верно служила Мне. Отныне отпускаю тебя. Я избираю нового слугу.