Жена в придачу, или самый главный приз
Шрифт:
Злость из-за нарушенного одиночества проходила быстро, и, в конце концов, я признала, что Олдер прав. Полуфиналисту разгуливать в одиночестве, да еще и на фоне происходящих событий, не слишком разумно.
— Может, хотя бы скажешь, куда идешь? — в какой-то момент вновь заговорил Олдер.
Я раздвинула перед собой густые еловые лапки и проговорила:
— Уже пришла.
Перед нами предстала залитая робким утренним светом поляна, в центре которой, окруженная несколькими дикими яблонями, стояла старенькая покосившаяся хижинка. Она была похожа на привет из прошлого — такая
Видеть ее сейчас было немного странно. Рядом с гордой столицей, магокамерами, сложными магическими спецэффектами и новейшими разработками она казалась пришедшей из какого-то другого мира. Как будто Риа-Гара взяла и создала и эту хижинку, и поляну, и вообще весь лес.
— Что, боевая блондиночка, это твоя загородная резиденция? — насмешливо бросил Олдер, встав рядом со мной.
Только я вознамерилась съязвить в попытке защитить свое детское убежище, как заметила, что во взгляде Олдера отражается теплота. Нет, не просто теплота. Нечто гораздо, гораздо большее — и теплота, и горечь, и какая-то необъяснимая затуманенная грусть, совершенно не вяжущаяся с его ироничным тоном. Это странное выражение исчезло из его глаз очень быстро, и понять, что оно могло значить, я не успела.
В доме пахло деревом, сладкими яблоками и немного сыростью. Внутри тоже ничего не изменилось, даже показалось, что с моего последнего визита сюда никто не заходил. Пожалуй, так оно и было. В последний раз я приходила сюда около года назад… да, кажется, где-то так.
Не считая крошечной прихожей, в хижинке имелась всего одна комната, в которой умещалась и простая, полуразвалившаяся печь, и покосившийся стол, и несколько соломенных, сваленных в углу тюфяков. Я медленно прошла вперед, и половицы под ногами ворчливо скрипнули, точно жалуясь на вторжение незваных гостей.
Почему-то в этой хижине меня охватывали примерно те же чувства, что и в закрытой библиотеке гильдии. Сквозь окна проникали лучи света, из-за старых, наполовину истлевших дырчатых тюлей, ложащиеся на пол кружевными очертаниями.
Обернувшись к Олдеру, я снова заметила этот устремленный в пространство взгляд. Теперь в нем почти не было тепла, зато присутствовала глубокая задумчивость, словно мысленно он пребывал где-то далеко.
— Ты был здесь раньше? — прямо спросила я.
Олдер вздрогнул, будто сбрасывая оцепенение, задумчивость из его взгляда исчезла, и он небрежно бросил:
— Случалось пару раз.
— Когда? — уточнила я, чувствуя, что за этим кроется что-то важное.
— Решила устроить мне допрос? — прищурившись, усмехнулся Олдер. — Лучше расскажи, моя прелесть, как тебе стало известно об этом доме, и почему ты сюда пришла.
— Да было дело, — послав ответную усмешку, уклонилась от ответа я.
Между нами повисло напряженное молчание. Спроси меня, что случилось в этот момент, объяснить я бы не смогла. Просто вдруг все окружающее размылось, выцвело, уступив место воспоминаниям последних дней. И жарким поцелуям, которые слишком хорошо помнили мои губы, и обжигающим прикосновениям к открытой коже спины, и рукам, обнимающим так восхитительно крепко…
Теперь уже мне пришлось вздрагивать, слегка
— Если будешь на меня так смотреть, я могу и напомнить о твоем визите в мою комнату перед недавним боем, — негромко и вкрадчиво проговорил Олдер, делая ко мне шаг.
Если такое обещание должно было меня испугать, то он просчитался.
— А, может, напоминать и не нужно, — так же негромко проговорила я. — Может, я прекрасно это помню.
— Так я ведь могу освежить воспоминания, — еще один шаг. — И поквитаться с одной особой, по милости которой едва не отправил соперника на тот свет.
— Держу пари, отправляя соперника вместо того света в лечебницу, ты представлял на его месте меня.
— Тебя, моя прелесть, я представлял совсем в другом месте, — все так же вкрадчиво поделился Олдер, голос которого обрел уже знакомые хрипловатые нотки. — Сказать, в каком?
Говорить было вовсе не нужно. Лучше всяких слов говорили карие глаза, выражения которых я научилась читать безошибочно. Внутренний огонь пробудился моментально, всей своей сутью стремясь к остановившемуся рядом со мной ветру. Да… Олдер походил на ветер. То резкий, то ласковый, но всегда свободный и сильный.
— В моих мыслях ты лежала в своей комнате отдыха — с разметавшимися волосами, не скованная дурацкими тряпками и корсетами, — склонившись ко мне, шепнул «ветер». — Мои пальцы скользили по твоей нежной коже, чувствовали каждую расслабленную мышцу и биение твоего сердца, стучащего так же, как мое. А потом ты — мягкая, податливая как воск, таяла в моих объятиях, отвечала на поцелуи и горела тем же огнем.
Я смотрела ему в глаза, и каждое произнесенное им слово, как то самое дуновение ветра усиливало полыхающий, стремительно разгорающийся во мне огонь. Так было каждый раз, стоило нам остаться одним, но сейчас желание повторить то, о чем он говорил, стало как никогда мучительным, практически невыносимым. И я видела, видела, что пожирающий меня изнутри голодный огонь отражается и в этих невероятно-притягательных карих глазах…
Внезапно воздух раскалился настолько, что показалось — не сделай я что-нибудь, во вдруг ставшей совсем крошечной хижине начнется пожар.
И я сделала:
— Поцелуй меня… — не попросила, потребовала.
А второго приглашения моему личному ветру не требовалось. В один момент горячие губы смяли мои, и пол под ногами качнулся. Я обняла его за шею, устремилась навстречу всем своим существом и поняла, что именно этот сумасшедший вихрь чувств, именно разливающийся по телу жар, вызванный близостью этого мага — то, чего мне отчаянно не хватало.
Наружу вырвалась мимолетная шальная улыбка, когда я оказалась зажата между шершавой деревянной стеной и сильным мужским телом. К напитавшему хижину запаху добавился самый невероятный аромат — аромат сандала, уловив который, я не сдержала сдавленный вздох. Я чувствовала прерывистое, совпадающее с моим дыхание, ощущала всплески магии, накрывающие с головой и добавляющие терпкий пряный оттенок. Перед закрытыми глазами предстала алая пелена, которая затягивала, точно омут, из которого не хочется спасаться, но хочется тонуть.