Женись на мне (сборник)
Шрифт:
– Я помню. Сегодня полтора года. Ровно. – Она помолчала. – Тогда было лето… – Она повернулась к нему. – Если тебе неприятно, я не буду включать приемник, но я хочу, чтобы ты понял: я хочу слушать музыку. И сегодня, и завтра. И послезавтра – тоже.
Ему не надо было смотреть, чтобы видеть ее лицо. Он хорошо знал и без того – в белесом свете дорожных фонарей оно сейчас выглядит, как печальная маска. Не в первый раз они возвращались вечером из Чулкова, не в первый раз играли вдвоем этот спектакль.
По утрам на горе светило солнце сквозь дымку, радовало глаз разноцветье лыжных костюмов, шуршал
Короток зимний воскресный день. Незаметно красное солнце скатывалось за реку, машины разъезжались по раздолбанным колеям, заполненным мокрым тяжелым снегом. Беззлобно матерясь, водители вывертывали на шоссе, женщины вспоминали о домашних делах, все спешили домой.
Мужчина и женщина всегда уезжали позднее всех. Служители уже выключали подъемники, кидали в машины обледеневшие валенки и в темноте принимали «на посошок», а они еще сидели в своей «десятке» на опустевшей стоянке, пили кофе из термоса, ели бутерброды с сыром. Им некуда было торопиться. Дом их был пуст.
– Как же так? Почему? – Он опять травил ее душу вопросами. Он и катался с окаменевшим лицом, а под широкими горнолыжными очками оно казалось от этого еще мужественней. Она, напротив, улыбалась всему миру – «Мне не за что испытывать угрызения совести, моя душа – чиста». Они были красивой парой. И ездили сюда так далеко от своего дома, потому что никто здесь не знал их тяжелой тайны.
– Так вот, тот «чайник» в синем костюме чуть не сломал из-за тебя ногу.
– Ты заметил? – обрадовалась она. – В этом году я сильно прибавила в скорости.
– Если ты проломишь себе башку, я буду вынужден сидеть по больницам рядом с тобой. Кто тогда будет зарабатывать нам на жизнь?
– Не ревнуй, – сказала она. – Я катаюсь прилично. Но мне приятно, что ты стал проявлять ко мне интерес. Трудно терпеть все время рядом постную физиономию.
– Тебе приятно… Тебе всегда было только приятно! Ты никогда никого не любила.
Поворот дороги был под тридцать градусов, и машину слегка занесло.
– Смотри на дорогу и не неси ерунду!
– Но почему так случилось? Не с теми, не с другими, а именно с нами? И с нашим сыном… – голос его оборвался.
Она разозлилась:
– Опять? Если ты не можешь не закатывать истерики за рулем, давай тогда я поведу машину.
Он помолчал, а потом повернул к ней голову и заорал:
– Потому что ты его не любила!
Она потерла рукой лоб, поморщилась:
– Ну замолчи! Я тебя прошу! Я не могу больше думать об этом! Если ты не перестанешь, мы во что-нибудь врежемся. А я хочу жить! Наконец-то жить, после стольких лет мучений. Ты что, забыл, что это были за годы?
Он сидел, наклонясь вперед, упрямо глядя на дорогу, по которой неслись снежные вихри.
– Я умоляю, помедленней! Смотри, как метет метель! Может, заедем куда-нибудь? Посидим, пока снег утихнет…
Он нарочно прибавил скорость, сильнее сжимая в руках руль.
– Ты что, специально? Хочешь меня убить?
– Ты
– Останови машину! Я выйду!
Он затормозил, съехал на обочину. Перед глазами стояла сплошная снежная пелена. Редкие машины проносились мимо них, оставляя за собой взметавшиеся до неба буранчики. Он засмеялся:
– Давай!
Она побоялась выйти в своем легком лыжном комбинезоне, заплакала:
– Какой же ты негодяй!
– Я?
– Конечно, ты! Где ты был, когда еще пять лет назад я тебе говорила: «С нашим сыном творится неладное!» Что ты сказал мне в ответ? «Вырастет – поумнеет? Это возраст такой…» И уехал в командировку. На целых три года! Оставил меня с ним одну. А я бегала за ним по вокзалам, по подворотням, по каким-то забегаловкам, где он то ли пил, то ли кололся со своими дружками…
– Орать на него надо было меньше.
Она сорвалась:
– Неужели? Даже тогда, когда он месяцами пропускал школу?
– Ты его запирала на ключ!
– Посмотрела бы я, что сделал бы ты, если бы к тебе пришли из милиции и сказали, что твоего сына посадят.
– Я, по крайней мере, его не бил.
– Да. Ты молчал. По телефону. Издалека. Ты считал, что он у нас хорошенький мальчик. Ты и сейчас считаешь, что это я во всем виновата.
– Но я не знал, как с ним говорить!
Он тогда действительно не знал, ни что сказать, ни что делать. Он только видел – дома был ад. Поэтому он и уехал. Он тогда чувствовал себя виноватым. Все кругом говорили, что проблемы можно решить, если имеешь деньги, а он зарабатывал не так уж много. И еще он внезапно встретил ее. Она была точно розовый мак – нежная и очень молодая. Он не мог от нее оторваться и врал жене. Совсем как сын. Перед возвращением он хотел все сказать и жениться на той, но не мог решиться. Вранье исчезло само собой. Та девушка прекрасным майским днем вышла одна погулять и встретилась с молоденьким лейтенантом. Через неделю, зарегистрированные как муж и жена, они отправились к месту его службы. Он долго потом еще не мог уничтожить номер ее уже выключенного телефона.
Жена сказала:
– Напрасно ты считаешь, что я его не любила. Я просто ничего не могла сделать. Так же, как и ты.
Он сказал:
– Надо было обратиться к психологам.
Жена зло засмеялась:
– А я им не верю. Эти всегда знают, что надо сказать. Все их приемчики – блеф. Из сорняка не родится благородный плод. Я давно уже поняла: наш сын просто родился таким. В этом все дело. И это не я его не любила – он не любил нас.
– Но почему? В кого он такой?
– В кого рождаются маньяки? Убийцы, воры? Да ни в кого. Природа совершает очередной выброс. Избавляется от ненужного материала.
Он слушал ее и видел перед глазами своего сына. Какой он был шалун, когда был маленьким! Веселый, игривый… Он слышал его слова, которые потом тот выплевывал ему в лицо между глотками пива, затяжками сигареты:
«Какое право имеете вы, засранные интеллигенты, учить меня? Любой пахан может раздавить вас одним плевком!»
Он сказал:
– Может, в какой-то степени наш мальчик был прав?
Ей стало жалко себя. Что она видела в жизни? Из института – замуж, потом пеленки. Красивые сказки, разноцветные книжки…