Женщина нашего времени
Шрифт:
Харриет складывала кусочек газеты, делая его все меньше и меньше, а потом сжала его в своем кулаке.
— Спасибо, что ты не показал это маме.
«Если бы это можно было скрыть от Саймона, — подумала она, — то, возможно, он был бы еще жив. Она была так убеждена в своей вине, как будто сама толкнула его. Она стояла с газетным шариком в кулаке, чувствуя, как вся ее гордость и удовлетворение блекнут перед лицом случившегося.
Кен прикоснулся к ее руке.
— Мама и я не видели этой газеты.
Он, казалось,
— Он, должно быть, гордился тобой, если хранил это в кармане.
— Нет. Я не думаю, что он гордился мною, — ответила Харриет.
У нее было гнетущее чувство окончательного конца, того, что была совершена огромная ошибка, которая никогда не сможет быть исправлена.
— Ты знакома с ним? — спросил Кен с некоторой заинтересованностью?
— С Каспаром Дженсеном? Да. Я встретилась с ним благодаря его дочери, с которой я знакома. Он пригласил меня на ланч. А тут этот фотограф.
Кен покачал головой:
— Должно быть, трудно таким людям, как он. Ты можешь понять, почему они такие сложные? Некоторые из них? Люди всегда рассматривают и фотографируют их.
Конечно, уступка была сделана только для Каспара.
Саймон страдал от вторжения и не получил ничего, за исключением неуместных денег, которые она старалась всучить ему.
Харриет молчала.
— С тобой все в порядке? — спросил Кен. — Это был удар для тебя.
Ее слезы высохли. А глаза, напротив, горели, но Кен не видел этого.
Стоял серый день, пахнущий травой и прогорклой городской землей. Воздух был влажным. Харриет подняла глаза на заднюю часть дома, самодовольно возвышающегося над лужайкой. Ей хотелось уйти и побыть одной.
— Со мной все в порядке. Не вернуться ли нам в дом?
К раннему вечеру Кэт, наконец, успокоилась. Она была рада видеть дочерей рядом с собой. Харриет осталась, потому что она знала, что этого хочет Кэт, хотя сам дом, чрезмерная доброта Кена и Лизино хождение на цыпочках угнетали и раздражали ее в равной степени.
Кэт достаточно пришла в себя, чтобы пойти на кухню и приготовить салат с ветчиной, крутыми яйцами, нарезанными длинными ломтиками, и майонезом.
— Давай, я сделаю это, — одновременно сказали Кен и Лиза.
— Мы с Кэт это сделаем, — твердо возразила Харриет. — Я хочу поговорить с ней.
На кухне она сняла скорлупу с яиц, вымыла и высушила салат, а в это время Кэт раскладывала холодное мясо по тарелкам.
— Ты не должна говорить о своей вине или упущении, — сказала ей Харриет. — Ты была ему хорошим другом. Ты сделала все, что могла.
Кэт подняла свои заметно опухшие глаза. Харриет чувствовала, что сейчас они производят обмен, который всегда происходит между матерью и дочерью. Она стала защитником, тем, кто говорит неправду, которая, как она надеется, безопасна и отгораживает от чувства вины и страха того, кого она защищает. Кэт стала ребенком, нуждающимся в утешении, хотя и была матерью. Харриет было интересно, почему ей никогда не приходило в голову, что такой обмен неизбежен, действительно, почему она никогда даже не размышляла об этом. «Если ребенком Джейн будет девочка, — подумала она, — то перестановка произойдет и у них тоже.
— Ты так думаешь? Я присоединилась к «Пикокс» вполне удачно. Я была рада заработать деньги для себя и Кена на игре Саймона. На его мучениях в этом проклятом лагере. Ведь я видела, на что он стал похож после этих репортеров тогда, когда ты вызвала меня. Я должна была лучше подумать, Харриет, до того, как я согласилась войти во все это дело.
Ребенок в таком состоянии нуждался в уговорах или утешении.
— Ты поступила правильно. Если бы была какая-нибудь вина, а я верю, что ее нет, то я обязана была бы признать ее. Я увидела возможности «Мейзу» и реализовала их. Никто из нас не мог предположить, поступая так, что это может так повлиять на Саймона. Если это делать открыто.
Это была защита, и неправда никому не могла причинить вреда, потому что Саймон был мертв. Кэт выглядела утешенной. Она начала резать батон хлеба.
— Доктор сказал, что он был серьезно болен.
— Мы обе знали это.
— Если бы ты видела его, Харриет. Когда он пришел сюда. Такой грязный и испуганный, как… беглец.
Она произнесла это непривычное для нее слово с печальным жестом. Харриет поставила тарелку, которую держала в руках, и подошла к ней. Руками она ощутила, что мать маленькая и легкая, как ребенок.
— Мне очень жалко, что я не увидела его, — сказала она больше для себя, чем для Кэт, — в последний раз.
Сейчас осталось только то, что видел Кен.
Кэт выпрямилась, погладила руку Харриет, как будто это она принесла утешение, и теперь, видимо, решила, что настало время переключить внимание на потребности продолжающейся жизни.
— Давай разложим все на эти подносы. Твой папа скоро захочет что-нибудь поесть.
Было еще кое-что, о чем Харриет хотела бы поговорить. Когда они сосчитали ножи и тарелки, она спросила:
— Давно Лиза и Лео встречаются друг с другом?
— Лиза сказала тебе?
— Она скорее проговорилась, чем сказала.
На лицо Кэт вернулось привычное и встревоженное выражение. Харриет была рада видеть это, как знак восстановления матери после шока.
— Я не знаю, как долго. Это Лиза пригласила его к нам на Рождество. Он, кажется, делает ее счастливой, Харриет. Ты возражаешь против этого?
— Он всегда вам нравился, не правда ли? Мы с Лео разведены. Мы не имеем претензий друг к другу. Я просто хочу знать, а не пребывать в неведении столько времени. Это все.