Женщина-птица
Шрифт:
Всю весну мы не работали, но Свенссон исправно платил мне жалованье — снимал с какого-то неизвестного счета. Конечно, дел было все равно очень много; думаю, что эта суета помогла ему справиться с горем. Бесконечная переписка со страховыми компаниями, поиски нового помещения, новый склад… Только после смерти жены Свенссона и этого пожара я осознал, что моя мама и в самом деле умерла. Оказывается, целый год я словно бы игнорировал ее смерть, мне все казалось, что она жива — уехала куда-то и скоро вернется. Скоро, завтра, на следующей неделе… Но этой весной я понял,
Наступила весна, и папа словно пробудился от спячки. По утрам я слышал, как он насвистывает в кухне те же мотивчики, что и тогда, когда я был совсем маленьким, — простые, чуть ли не атональные, но заряженные непонятной радостью.
— Как ты, папка? — спрашиваю я его чуть не каждый день. — Жизнь продолжается?
Он улыбается в ответ своей мечтательной улыбкой.
— Продолжается. Сейчас лучше… И в конце концов, она же должна продолжаться!
Папа старается ввести в свою жизнь некий порядок; благодаря этому у него, наверное, появляется иллюзия, что он работает. По утрам он читает по определенному плану; он же должен знать все, и на этот раз углубляется в геологию.
— Геология! — восклицает он. — Ты должен понимать, что геология — это все. Альфа и омега, юрский период, критский период…
Он хочет знать все и живет надеждой на вечный закон природы: жизнь должна продолжаться. Но что он вкладывает в эту надежду? Мечту о работе, о новой любви… о том, чтобы наконец найти своего исчезнувшего брата?
В час он обедает в ресторане «Гудмунден». Мама приучила его, что обед всегда подается на стол, и он не хочет изменять этой привычке, хотя на эти обеды у него уходит куча денег. К тому же у него появляются новые приятели; в основном, насколько я понимаю, вдовцы и разведенные. Он их почему-то называет по фамилиям и добавляет географические координаты: «Свенссон с Бругатан» или «Карлссон за углом» — как будто это кому-то что-то говорит.
— И что это за люди? — иногда спрашиваю я, чтобы его подзавести. — Кто они, что они рассказывают?
— Ничего особенного, — отвечает папа. — Люди как люди, правда, никто из них не читает.
Я улыбаюсь. Наконец-то папа начал какую-то социальную жизнь, хотя его, должно быть, удручает, что его новые знакомые не так начитаны, как он.
— А почему бы тебе не пойти с ними куда-нибудь вечером? На танцы? Или пригласи их домой, поиграете в карты или я уж не знаю что.
Но он только улыбается на мои предложения — мягко и загадочно, словно он уже познал все тайны мироздания…
И еще одно радует меня — он начал бегать. Каждый вечер он делает пару кругов по набережной; это что-то совершенно новое: раньше он никогда спортом не занимался.
— Это важно психологически, — утверждает он со всей своей почерпнутой из книг мудростью. — К тому же растет мышечная масса, ускоряется обмен веществ. Все это дает мне обманчивое ощущение бессмертия… вроде курса омоложения… но это все, конечно, самообман.
Папа во вновь купленном тренировочном костюме с огненно-красными катафотами на спине; папа в специально подобранных
А чем занимаюсь я? Продаю инструменты в «Музыке Свенссона». Обсуждаю новые хиты с Миро… мы по-прежнему уговариваем друг друга, что надо срочно сделать запись той или иной пьесы, что настало время стать рок-звездами.
Я тоже словно просыпаюсь от некоего туманного сна, как будто меня заражает папин пример. Нам удалось организовать несколько концертов в южной Швеции, и скоро мы отправляемся на мини-гастроли. Я чаще встречаюсь с ребятами; мы сидим в «заднем кармане» Гранд-отеля или в каком-нибудь кафе на набережной; я несколько раз прилично надрался, трахнул пару девушек… ничего особенного, но все же.
Весна, весна в Фалькенберге, все, как в мифах, начинается снова. Возрождается и начинается снова. Тихо идет дождь, а по вечерам небо становится пурпурно-бирюзовым… начало новой эпохи. Отец насвистывает в кухне и перелистывает книги в поисках последних геологических открытий. Я лежу неподвижно, наслаждаясь прикосновениями прохладной простыни; что за сон был? Кристина? Дядя Эрик? В соседних квартирах просыпаются соседи и наполняют утро звуком своих шагов.
В пятницу вечером в «заднем кармане» я встречаю Эстер. Миро с ребятами сидят за столом и вяло разговаривают о чем-то неинтересном, я стою у стойки и жду свое пиво. И вдруг откуда ни возьмись появляется Эстер, совсем рядом. Я замираю и смотрю на нее во все глаза. Раньше я никогда не встречал ее в кабаках. А сейчас она совсем рядом… если протянуть руку, можно ее погладить. Или ударить.
— Ты один? Я имею в виду — ты с кем-то? — говорит она, не глядя на меня.
Я отрицательно качаю головой.
— Скажи словами! Ты ведь можешь ответить нормально?
Она говорит шипящим шепотом, не глядя на меня. Из стекла она сделана, что ли — не отбрасывает тени.
— Скажи же!
— Я с Миро, — говорю я наконец. — Вон он сидит…
Эстер кивает, по-прежнему глядя прямо перед собой. Она еще ни разу на меня не посмотрела. Мне вдруг приходит в голову: она каким-то образом узнала про альбом и сейчас потребует объяснений. Мысль эта кажется мне забавной, и я начинаю смеяться.
— Что-нибудь случилось?
— А как ты думаешь? Что я просто воспользовалась случаем поздороваться?
Теперь она смотрит на меня; вид у нее виноватый, но не смущенный.
— Я хотела кое-что сказать… Так много всего случилось… твоя мать… мое замужество… все одно к одному. Мы виделись тогда в библиотеке, но я не могла выдавить ни слова…
Она замолчала, горестно качая головой, словно осуждала себя за непоправимую ошибку.
— Пошли отсюда, — говорит она. — Здесь слишком много народу — я даже собственные мысли не слышу.