Женщина в гриме
Шрифт:
А сбежавший обманутый мужчина со свитером под мышкой и обувью в руках тщетно пытался обуться в коридоре – тщетно оттого, что из-за волнения на море началась сильная качка. От удара мощной волны судно резко качнуло, и Симон Бежар, двигавшийся семенящими шажками, то и дело спотыкаясь, с туфлями в руках и с опущенной головой, влетел в каюту четы Боте-Лебреш, где его появление произвело тем больший эффект, что путь его закончился постелью потрясенной Эдмы. Эдмы, на которую он свалился точно обезумевший солдафон, да еще на глазах беспомощного Армана Боте-Лебреша, которого та же самая могучая волна отшвырнула к стойке для багажа, да еще и заставила сделать пируэт. Потрясение Эдмы, однако, продолжалось недолго, ибо
– Это, естественно, предмет вашей страсти? – поинтересовался обескураженный Арман Боте-Лебреш у своей интеллектуальной супруги, которая впервые в жизни не смогла произнести ни слова.
Перемерив весь свой гардероб, то есть две безрукавки и двое брюк, представлявшие собой ансамбли, а также серо-голубой костюм, Жюльен счел его отвратительным (все было куплено в спешке и без особых раздумий в Каннах, когда он и понятия не имел о том, что во время круиза влюбится) и, в полной растерянности, решил обратиться к Чарли, к Чарли Болленже, арбитру элегантности – по крайней мере, на борту «Нарцисса».
– Как вы меня находите, Чарли? – с тревогой спросил Жюльен к живейшему изумлению Чарли, в котором тотчас же взыграл романтический дух.
– Очень-очень симпатичным! – со жгучим любопытством ответил Чарли, мигом подняв все паруса и выставив все антенны, ибо всегда был рад выслушивать тайны и давать советы, быть ухом или оракулом, играть в любой сцене, лишь бы для него в ней нашлась роль, пусть даже рискованная. Он представил себе, как вечером будет невозмутимо играть в джин-рамми с Эриком Летюийе и даже глазом не моргнет, когда раздастся легкий шум, всплеск от идущей на веслах спасательной шлюпки, уносящей в сторону счастья Клариссу Летюийе и Жюльена Пейра. Но он сократил готовые сорваться с уст бесполезные комплиментарные фразы и произнес:
– Вполне очаровательным, очень симпатичным, дорогой… дорогой месье!..
– Дорогой Жюльен, – поправил тот. – Нет, я вот что имею в виду: как вы находите меня физически?
Тут Чарли даже растерялся, и у него мигом возникла невероятная надежда: коль скоро Андреа на него даже не глядит, коль скоро он совершенно пренебрегает любовью Чарли к нему, быть может, его, Чарли, утешит Жюльен Пейра… Нет, это немыслимо. Этот Жюльен Пейра, конечно, настоящий чокнутый, но зато и настоящий мужчина… Чарли слегка покраснел и спросил:
– Вы хотите сказать, с точки зрения мужчины или с точки зрения женщины?
– Да, конечно же, с точки зрения женщины, – безо всякой задней мысли уточнил Жюльен, так что иллюзорные надежды Чарли сразу же испарились. – Как вы полагаете, способна ли женщина увлечься человеком вроде меня, одетым одновременно и по-спортивному, и неярко? Я чувствую себя каким-то недоделанным…
– Ну-ну, – проговорил Чарли, – вы одеты в высшей степени, в высшей степени «неопределенно» с точки зрения стиля, мой дорогой Жюльен. Смотрите, какие жанровые несовпадения!.. С телосложением средневекового воина, да еще влюбленного воина!.. Ну-ка, просмотрим лишний раз ваш гардероб… Да, да… дайте-ка мне все это, я хочу посмотреть, как это выглядит на вас…
Жюльен передал все три своих наряда, злясь на себя и свое смешное кокетство. После третьего выхода на подиум он натянул купальный халат и уставился на Чарли, бесстрастно изучавшего каждый его выход.
– Ну и как?
– А так, что это ваше купальное тряпье идет вам больше всего!
– Да, – проговорил расстроенный Жюльен.
И, поблагодарив Чарли, он сразу же ринулся к бассейну. Холодная вода, надеялся он, поможет ему избавиться от глупостей и школярских бредней.
Он проплавал кролем три минуты – свой максимум – и находился в маленьком бассейне, с прохладной, можно сказать, холодной водой, и тут появилась Кларисса. Жюльен, покрытый гусиной кожей, с ногами в воде, тут же почувствовал себя несчастным и жалким. Но когда она, в свою очередь, смущенная, подошла к нему, потупив взор и напустив на себя важный вид, и он подал ей руку, после чего она опустилась в ту же холодноватую воду, Жюльену стало легче, он почувствовал, что они в равных условиях. Жюльен украдкой бросил на нее ободряющий взгляд, ибо Кларисса, не накрашенная перед бассейном, стала той же женщиной, что и накануне.
– Когда мы с вами можем увидеться? – спросил Жюльен тихим голосом, ибо к бортику бассейна прибыли Боте-Лебреши и стали разматывать километры мохнатых полотенец, разливать литры масла против солнечных ожогов, раскладывать книги, сигареты, подушечки, защитные экраны, журналы, бутылочки с лимонадом, в общем, всякое экстравагантное барахло, под тяжестью которого сгибался бедняга Арман, причем безо всякой для себя выгоды, ибо он принимал солнечные ванны либо под зонтом, либо под навесом бара. Эдма помахала ручкой и улыбнулась заговорщицкой улыбкой, которая лишний раз повергла Клариссу в ужас.
– Нам больше не надо встречаться, – выпалила Кларисса. – Не надо. Уверяю вас, Жюльен, нам не надо больше встречаться.
Как будто он, Жюльен, был в состоянии при встрече с нею пройти мимо и не поцеловать! Или проснуться, не увидев ее изображения на ночном столике! Как будто он в состоянии был оставить ее в руках этого мерзавца, который заставляет ее страдать, как будто он ничтожество, которому на все плевать, личность, целиком и полностью несостоятельная… Ах, если бы он сумел продать своего Марке, и тогда они с Клариссой смогли бы убежать… Он очень, очень живо представил себе, как они с Клариссой сидят на скачках, и даже Клариссу со своими товарищами по скачкам. Он представил ее себе везде, где бывал сам… Он только более не представлял себе тех мест без нее…
– Но ведь, – проговорил он с такой веселой живостью, поразившей его самого, – но ведь я люблю вас, Кларисса.
И, словно отдавая себе отчет в несоответствии между собственными словами и тоном, он взял ее пальцами за запястье, с силой подтянул к себе, а другой рукой отцовским жестом провел по волосам.
– Я говорю это, смеясь, – добавил он тихо, – потому что я счастлив… потому что от этого я счастлив. Это прекрасно, я вас люблю: и эта мысль делает меня счастливым… А вас?
Жюльен глядел на Клариссу преданным взглядом охотничьего пса, их руки имели одинаковую температуру, а кожа одинаковую гладкость. Тем не менее Кларисса сумела ответить отрицательно, сказала, что не любит даже думать о любви. Более того, любить для нее означало становиться несчастной…