Женщины да Винчи
Шрифт:
– С его деятельностью на фронте мы еще будем разбираться. И тут вы нам, разумеется, тоже понадобитесь, Филипьева. Кстати, вам известно, что, пока Немировский был на фронте, его родители находились на оккупированной фашистами территории?
– Нет… – растерянно произнесла Зина.
Леонид Семенович никогда не говорил о своих родителях. Она думала, что они давно умерли.
– Да, на оккупированной территории, – повторил парторг. – В городе Каунасе Литовской ССР.
– И что же с ними стало? – тихо спросила Зина.
Что
– Ну, что… Он написал в анкете, что они были казнены в гетто. Но никаких достоверных подтверждений этому нет.
– Какие же вам нужны подтверждения? – медленно проговорила Зина. – Справка от гестапо?
– Вы, Филипьева, это бросьте! – рассердился парторг. – Героиню из себя строить не надо! Не вы одна, все воевали. Значит, – сказал он, вставая, – мы ждем вашего выступления на собрании.
– Я не буду выступать на собрании. – Зина тоже встала. – Тем более клеветать на Леонида Семеновича.
Теперь они стояли друг против друга через стол. Решительнов смотрел на Зину исподлобья.
– Подумайте, Филипьева, – процедил он. – Считаете, если вы беспартийная, то на вас и воздействовать нечем? Можно ведь и в должности понизить…
Вероятно, он считал, что она сейчас изо всех сил скрывает свой страх. Но Зина никакого страха, конечно, не испытывала.
– Куда вы меня понизите? – усмехнулась она. – Я медсестра.
– Будете санитаркой!
– Ну и буду. Напугали бабу туфлями, высокими каблуками!
Зина сама не поняла, почему вдруг вырвалась у нее эта фраза. Так говорила соседка Нина, когда от нее уходил очередной кандидат в мужья.
– Всё? – спросила она. Парторг молчал. – До свиданья!
Зина с трудом удержалась от того, чтобы хлопнуть дверью его кабинета.
Все у нее внутри кипело от возмущения. Как же так можно?! Кого во враги хотят записать?!
«А кого всегда записывали? – сказал ей холодный голос разума. – Сосед Иван Ильич пятнадцать лет в лагере провел за анекдот, инвалидом вышел – он что, враг? А Коля Чердынцев? Он, конечно, за резким словом не постоит, но разве можно за это из МГУ в Вятлаг? Какой он враг народа, тем более английский шпион?»
Но эти мысли занимали Зину не дольше минуты. Она подумала о другом: надо же предупредить Леонида Семеновича!
В ординаторской Немировского уже не было. Зина бросилась к нему домой.
Леонид Семенович жил в той же комнате коммуналки Трифонова монастыря, ордер на которую ему выдали сразу по приезде в Киров. Недавно, когда приезжал их общий фронтовой друг, командир батальона Степашин, и Зина была по этому случаю у Немировского в гостях, она увидела, что и внутри комната не изменилась. Как повесила она когда-то ситцевые шторы, так они и висят. И скатерть на столе та, которую она постелила, домотканая, из маминого приданого, и алюминиевый чайник со вдавленным
Зина постучала в комнату, но ей никто не ответил. Она постучала сильнее, и дверь открылась под ее рукой.
– Леонид Семенович! – позвала Зина, входя. – Извините, что я так поздно.
В комнате никого не было, но понятно было, что хозяин недавно ужинал, наверное, с неожиданными гостями. На столе стояла полупустая бутылка шампанского, открытая баночка шпрот и большая коробка с необычными, в виде золотых стрел шоколадными конфетами. Зина никогда не видела таких конфет. Ей почему-то стало не по себе.
– Леонид Семенович! – еще раз позвала она.
Но это было уже глупо. Не в шкафу же он спрятался.
«А что это я так всполошилась? – подумала Зина. – Домой к нему прибежала на ночь глядя… Завтра в больнице увидимся, и обо всем ему расскажу».
Она вышла и плотно закрыла за собой дверь комнаты. А то открывается от первого же прикосновения, и кто угодно заходи.
Выйдя из монастыря, Зина направилась было к улице, по которой ближе всего ей было идти домой. Но приостановилась…
«Он же всегда любил по вечерам прогуливаться, – говорила она себе, возвращаясь к монастырю. – У Лукоморья мы с ним каждый вечер гуляли такой же вот весной».
Она прошла вдоль монастырской стены. От родника доносились негромкие голоса.
«Хорошо, что не ушла! – обрадовалась Зина. – Конечно, он вместе с гостем подышать вышел».
Она подошла поближе. Но прежде чем успела выйти из тени дерева, которое росло рядом с родником, образуя над ним раскидистый шатер, она услышала голос такой знакомый, что у нее онемели ноги.
– Тогда у меня не было другого выхода, Леонид, – произнес этот голос. – Мне приказали – я уехала. Но теперь…
– Ты снова врешь, Полина, – ответил Немировский. – Тогда врала, врешь и теперь. И ладно бы мне врала, в конце концов, я тебе всего лишь случайный любовник. Но твоя авантюрная природа заставляет тебя играть в опасные игры черт знает с кем. И ничем хорошим для тебя это не кончится.
– Не будь резонером, Ленечка! – засмеялась Полина. – Тебе это совсем не подходит. У меня природа авантюрная – пусть, согласна. А у тебя – очень мужская. У меня голова кружится, когда ты на меня только смотришь. А уж когда обнимешь…
Зинины глаза привыкли к темноте. Света луны было ей теперь достаточно, чтобы видеть каждое движение двоих, стоящих над родником. Сердце ее билось так, что она боялась, они услышат этот грохот. Но им было не до ее сердца.
Как только Полина произнесла «когда обнимешь», Немировский обнял ее. Она быстро вскинула руки, обняла его тоже. Он склонил голову, прислонился щекой к ее волосам. Они долго стояли так в молчании.
Зина тоже не могла пошевелиться. Только судорожно глотала слезы, подступающие к глазам.