Женщины Флетчера
Шрифт:
Филд без конца курсировал туда и обратно между центром палаточного городка и маленьким домиком, где его жена прежде служила удовлетворению ненасытных аппетитов Джонаса Уилкса. Не жалуясь на усталость, священник переносил больных детей, на которых указывал ему Гриффин, так бережно и нежно, словно они были его собственными. Будь у Гриффина время, он бы восхитился тем, как самоотверженно его друг отдается делу, которое было почти безнадежным.
Рэйчел стояла у переднего окна салуна, вглядываясь во тьму;
– Ты знаешь, как бывает с докторами,– мягко сказала повариха.– Он наверняка очень занят где-нибудь с больными.
Рэйчел сглотнула, но это не ослабило рези в горле: она не проходила и не давала говорить.
– Пойди и поужинай, пока совсем не отощала,– увещевала Мэми по-матерински заботливо и невыносимо ласково. – У меня все разогрето.
Рэйчел сокрушенно покачала головой, не желая покидать свой пост у окна.
– Я не хочу есть,– с трудом выжала из себя она.
– Глупости, детка. Сейчас же отойди от этого окна и покушай.
Рэйчел уже собиралась снова отклонить это предложение, когда заметила темную фигуру, двигающуюся сквозь дождь по направлению к салуну. Она распахнула двери и увидела на пороге Филда Холлистера, с которого ручьями стекала вода.
– Рэйчел... Гриффин сказал...
Рэйчел протянула руки и втащила Филда в тепло и тишину салуна.
– Посмотрите на себя! – воскликнула она, безо всяких церемоний стягивая с него мокрой пиджак.– Вы умрете от пневмонии, Филд Холлистер!
– Я принесу кофе, – вмешалась Мэми и заторопилась на кухню.
Филд провел по лицу рукавом, тщетно пытаясь стереть дождевую воду. Он явно бежал, потому что дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, а щеки пылали. Когда Мэми подала ему чашечку кофе, он поперхнулся первым глотком.
Рэйчел страшно перепугалась:
– Филд, пожалуйста, что случилось?
Внезапно в его голубых глазах мелькнула бледная улыбка.
– Гриффин не сможет прийти к ужину,– объявил он.
– Не надо быть гением, чтобы догадаться, – с добродушным раздражением прокомментировала Мэми.– Уже, наверное, полночь.
Филд отдышался, и теперь от его улыбки не осталось и следа – черты его выражали только усталость и отчаяние и еще какое-то чувство, которое Рэйчел не удалось распознать.
– В палаточном городке инфлюэнца,– наконец объяснил он, осторожно прихлебывая кофе. – Гриффин не может уйти оттуда.
Рэйчел позабыла о своем разочаровании по поводу ужина, который они с Мэми так старательно готовили, и неподвижно уставилась на Филда.
– И насколько это серьезно?
В глазах Филда появилось загнанное выражение.
– Очень серьезно, Рэйчел. Женщина и ребенок умерли, и, по мнению Гриффина, еще многие не дотянут до рассвета.
– Я иду туда! – вскрикнула Рэйчел, лихорадочно ища глазами плащ.
Но Филд отставил в сторону кофе
– Нет,– сказал он.– Гриффин велел тебе оставаться здесь.
Рэйчел пыталась вырваться.
– Гриффин велел, Гриффин велел! – яростно передразнила она.– Гриффин не Господь Бог, и мне наплевать, что он велел!
– Успокойся!– прикрикнул на нее Филд.– Если ты туда пойдешь, то сама можешь подхватить инфлюэнцу! А вот уж в чем Гриффин не нуждается, так это в лишних пациентах!
Вспомнив, что у нее под сердцем, по всей вероятности, растет ребенок, Рэйчел почувствовала, как в горле ее поднимаются и рвутся наружу рыдания.
– Должно же быть хоть что-то, чем я могу помочь. Филд кивнул, с видимым усилием пытаясь успокоиться:
– Да, ты можешь сделать кое-что. Например, можешь отдать нам все лишние одеяла, какие найдешь, и еще можешь молиться.
Рэйчел с радостью занялась делом, снимая с кроватей и доставая из шкафов одеяла, сворачивая их, вместе с Мэми готовя овощи для огромной кастрюли питательного супа. Но все это время Рэйчел хотелось быть рядом с Гриффином, помогать ему.
– Он не справится один, – расстроенно прошептала она, когда Филд вернулся с фургоном, чтобы забрать одеяла.
Мэми помешивала суп, за которым Филд согласился заехать попозже.
– Доктор Флетчер? Этот человек сделан из гранита, детка. Я видела, как он, работал несколько суток без перерыва.
Рэйчел это не утешило. Гриффин был вовсе не каменный, хотя часто производил подобное впечатление; он был сделан из плоти и крови, из страсти и упрямства. Она молила Бога, чтобы Гриффин не рухнул под бременем своего призвания.
Но Мэми определенно не желала падать духом:
– Ничто не может продолжаться вечно, Рэйчел. И это тоже пройдет.
Казалось, однако, что эпидемия продлится вечно. Прошло две недели, прежде чем наступил перелом. Все это время Рэйчел пыталась не сойти с ума, взахлеб читая книги, которые ей приносила Молли Брэйди, и занимаясь шитьем одежды, которая была ей так необходима.
Однажды ночью, перед рассветом, она проснулась от боли. Боль была дикая, пронизывающая весь низ живота словно лезвием ножа, и Рэйчел закричала. Она почувствовала что-то теплое и липкое между ног. Рэйчел услышала голоса, и затем ее скрутил еще один жестокий спазм невыносимой, ужасной боли, после которого она надолго провалилась в бездонную пустоту.
Мой ребенок, заныло что-то горестно и безнадежно в сердце Рэйчел, между тем как ее захлестнула еще одна волна сокрушительной боли. Чьи-то сильные руки прижали ее назад к подушке. Мэми? Она не знала.
– Мой ребенок! – громко вскрикнула она.
Голос, ответивший ей, был потрясенным, хриплым и усталым. Голос принадлежал Гриффину.
– Все хорошо, любимая. Все хорошо.
– О Гриффин... Ребенок...
Она ощутила нежное прикосновение его руки к своему лицу и услышала тихую печаль в его голосе: