Женщины Флетчера
Шрифт:
Гриффин сделал еще один глоток крепкого горячего кофе.
– Вчера вечером Филд телеграфировал Джону О'Рили.
– Ну вот и хорошо. Наконец-то вам удастся хоть немного поспать.
– Нет. Даже когда приедет Джон, времени на это не будет. А Рэйчел...
– Я позабочусь о Рэйчел, – пообещала Молли. – Сейчас ей нужен отдых и чтобы рядом с ней была женщина, которая сможет успокоить ее. Я...
Неожиданно Гриффин грубо прервал ее, пробормотав под нос ругательство: он увидел, как на дороге внизу остановился экипаж. Из него выбралась женщина и с яростным видом зашагала к дому. В этой женщине он узнал Афину. Он закрыл глаза, прижавшись лбом к холодному, мокрому оконному стеклу. Но спасения не было – Афина постучала, без особого труда прошла мимо Билли и поднялась по лестнице, распространяя вокруг себя почти физически ощутимую злобу.
Медленно оборачиваясь, Гриффин уже был готов к ее появлению.
– Уходи,– сказал он.
Но ее взгляд упал на Рэйчел, беспокойно шевелившуюся во сне на широкой кровати.
– Гриффин, ты чудовище,– прошипела Афина.– Это тебе даром не пройдет – я погублю тебя.
Гриффин пожал плечами:
– Пожалуйста.
Афина побледнела, ее синие глаза широко открылись в недоумении:
– Ты не... Гриффин, скажи мне, ты не сделал ей аборт...
– Аборт?– это слово сорвалось с его губ как выстрел. – Неужели ты думаешь, что я мог убить собственного ребенка?
Афина вскинула голову, и Гриффин увидел на ее лице нечто вроде злорадного облегчения.
– Нет, – спокойно ответила она. – Я не думаю. Но, полагаю, судью Шеридана можно убедить, что это так. А это значит, что до захода солнца ты окажешься за решеткой, Гриффин.
Безразличие, которому Гриффин так радовался, покинуло его: пальцы напряглись от страстного желания сомкнуться на шее Афины и сломать ее.
– Ты не посмеешь,– в бешенстве прошептал он. Афина неожиданно засмеялась:
– Почему же? Ты уничтожил меня – теперь я уничтожу тебя. С радостью.
Дрожа, Молли встала между ними.
– Прекратите,– прошипела она.– Вы оба. Я могу засвидетельствовать, что аборта не было – я присутствовала при этом.
– Никто не поверит тебе, Молли,– сладким голосом пропела Афина.– Все в Провиденсе считают тебя ирландской грелкой в постели Гриффина. И, следовательно, ты не можешь быть беспристрастным свидетелем, верно?
Слова, произнесенные Гриффином, были из тех, которые невозможно ни взять назад, ни отрицать:
– Сделай это, Афина. Пусть меня арестуют. Но запомни: даже если на это уйдет весь остаток моей жизни, я найду тебя. А когда найду – убью.
– Ты ни за что этого не сделаешь,– беспечно отозвалась Афина. Затем извлекла из сумочки жемчуг и браслет, которые Гриффин подарил Рэйчел, и швырнула ему в лицо.– Вот. Это останется у нее на память о тебе!
И в следующий миг, взмахнув юбками из белого шитья и обдав Гриффина презрением, Афина удалилась.
ГЛАВА 35
Джонас открыл глаза – и понял, что лежит в собственной постели. В помещении было темно, и сначала он не мог сообразить, наступила ли уже ночь. Миссис Хаммонд вполне могла просто наглухо задернуть занавески на окнах.
Тупая пульсирующая боль внутри черепа напомнила ему обо всем. Афина, Гриффин. Все существо Джонаса наполнилось обжигающим бешенством, которое вызвало небывалый прилив энергии. Джонас откинул покрывало и сел – но тут же понял, как тяжело ему дается каждое движение. Он застонал, к горлу подступила тошнота. Боль в макушке заметно усилилась – интересно, чем эта дрянь ударила его? Медленно, осторожно он нащупал брюки, рубашку, сапоги. Пока он с трудом одевался, комната кружилась перед его глазами.
Попытка подняться с постели вызвала еще один сокрушительный приступ боли и новую волну тошноты, но злоба, переполнявшая Джонаса, придала ему сил. Он проковылял к окну, отдернул занавески и увидел, что потерял если не весь день, то, по крайней мере, большую его часть. Дождь почти стих, превратившись в туманную морось, и на землю уже спускались сумерки.
Джонас снова подумал об Афине, о Гриффине. И испытал такую лютую ненависть, что пришлось схватиться обеими руками за раму,– иначе он бы не удержался на ногах. Он вспомнил о Рэйчел, и горло его обжег сдавленный, горестный крик, эхом отдавшийся в пустой комнате.
Рэйчел. Они все лгали, говоря о ней, не могли не лгать. Не было ни ребенка, ни выкидыша, ни аборта. Джонас закрыл глаза, увидел ее, поднимающуюся из церковного пруда в день пикника в промокшей, ставшей прозрачной шелковой блузке, с запутавшимися в волосах листьями. Он тогда видел ее так ясно, словно она была нагая: ее полные груди и розовые кружки сосков, даже маленькое родимое пятно в виде ромба. А потом была та ночь в Сиэтле, ночь, когда она заболела и он бережно раздевал ее, потрясенный ее красотой...
Он глубоко вздохнул, открыл глаза. Он не может, не должен потерять ее, и неважно, какой ценой она ему достанется.
На комоде стояла бутылка, и Джонас добрался до нее, налил двойную порцию и в один прием проглотил обжигающую жидкость. Это немного взбодрило его; он влил в себя еще такое же количество.
Дверь спальни скрипнула петлями, и на пороге возникла внушительная фигура миссис Хаммонд.
– Джонас, эта женщина ждет вас внизу. Я пыталась не впускать ее...
– Какая женщина? – перебил Джонас, снова наполняя стакан.
– Миссис Бордо,– ответила экономка.– Она носится с какой-то безумной идеей насчет того, что вы с ней должны добиться ареста Гриффина Флетчера.
Арест. Запрокинув голову, Джонас обдумал это, потом нервно вздохнул:
– Она случайно не сообщила, за что?
– За то, что он сделал аборт этой девице Маккиннон,– печально ответила миссис Хаммонд.
Джонас сжался. Если это случится, ложь будет подтверждена и увековечена – каждый поверит, что Рэйчел была беременна.
– Нет,– прохрипел он.– Проклятье, нет! Пусть эта... Пусть она поднимется сюда.