Женщины-масонки
Шрифт:
Они въехали в Париж.
Филипп отвез Пандору домой, и, так как она изнемогала от усталости, он не настаивал на том, чтобы подняться к ней в квартиру.
Прощаясь с Пандорой, он заметил, что ее пальчики, затянутые в перчатку, пальчики, которые она ему протянула, дрожат как в лихорадке.
– Прощайте! – сказала она.
– Не «прощайте», а до свидания,– сказал Филипп.
Она не ответила, но рука ее сжала руку Филиппа крепче обыкновенного.
Все эти незначительные на вид подробности Филиппу позднее пришлось вспомнить и сделать из всего этого весьма недвусмысленные выводы.
А в тот момент он увидел в этих признаках волнения всего-навсего нервозность или каприз.
Тот же экипаж доставил его домой.
Очутившись у себя, он тотчас же бросился на диван, занимавший две трети комнаты, и закурил сигару.
Настроение Пандоры отразилось и на нем; он чувствовал, что взволнован и обеспокоен, в свою очередь. Он воскресил в памяти эту прогулку, так чудесно начавшуюся и так тягостно и безрадостно закончившуюся. Разум его пытался разглядеть в этом первые признаки увядания любви. Эта мысль повлекла за собой другие, не менее горестные мысли; пробуждались давние печали, возникали грустные воспоминания; будущее рисовалось ему в самых мрачных красках.
Продолжая курить, Филипп отдался этому расположению духа, угрожающему, как дурное предзнаменование, раздражающему и означающему то же самое, что означает тремоло, предшествующее буре в оркестре.
Внезапно взгляд его из рассеянного стал внимательным.
Он заметил, что в комнате царит явный беспорядок. В двух шагах от него валялось опрокинутое кресло; подсвечник закатился под круглый столик на одной ножке. На камине все было перемешано и разбросано.
Он решил было хорошенько выбранить слугу, но потом принялся разглядывать комнату более внимательно.
Страшное подозрение заставило его сперва вздрогнуть, затем побледнеть, затем броситься к секретеру. Секретер был взломан.
Филипп Бейль поспешно заглянул в ящик, заключавший в себе все его скромное состояние; ящик был пуст, банковские билеты исчезли.
Филипп открыл рот, словно собираясь закричать, но не крикнул, а выдавил горькую улыбку. Некоторое время он стоял неподвижно, стараясь успокоиться.
Сигара, которую он отшвырнул, медленно прожигала ковер. Филипп смотрел на нее, не понимая, что происходит. Наконец он опомнился и открыл окно. Из окна был виден огромный город. Воздух, которого так не хватало Филиппу, ударил ему в лицо, залитое потом.
Одной из самых непостижимых загадок человеческой природы является ощущение противоположности, ощущение контраста, которое внезапно возникает у нас в определенные часы и в определенных обстоятельствах.
И вот человек, наделенный таким чувством, неожиданно видит в момент катастрофы какие-то веселые, сияющие образы; в других случаях с уст человека, пребывающего в самом глубоком горе, срывается какой-нибудь разудалый мотив. Когда начинается следствие, у преступников, особенно часто у убийц, начинается странный и краткий период галлюцинаций.
В мозгу, претерпевшем чересчур тяжелый удар, возникают тысячи стихийных видений, подчас ужасающих, порой просто нелепых.
С Филиппом Бейлем, к примеру, произошел случай совершенно из ряда вон выходящий.
Высунувшись из окна, вглядываясь в черную пустоту, он неожиданно почувствовал, как исчезает мысль о краже, которая, казалось бы, должна была стать всепоглощающей. На площади, словно то были те дали, которые внезапно ярко освещает молния, он вновь увидел пейзажи Тет-де-Бюша, лес и огромный залив со светло-желтой цепью дюн. Все это прошло у него перед глазами и в то же мгновение исчезло, ослепив его и чуть не сведя с ума.
Придя в себя, он позвонил слуге.
В дверях появилось простое и грубое лицо деревенского мужика.
– Вы звонили, сударь?
Филипп внимательно посмотрел на него; не обнаружив ни малейшего волнения на этой добродушной физиономии, он пожал плечами.
Слуга стоял в ожидании приказаний.
– Вы сегодня уходили из дому, Жан?– спросил Филипп.
– Да, сударь.
– И надолго?
– Да на весь день! Вы, сударь, должно быть, помните, что разрешили мне уйти.
– Правда, правда. А вы не знаете, приходил ли кто-нибудь ко мне, пока вас не было?
– Привратник никого не видел.
Филипп молча сделал два-три круга по комнате; начав четвертый круг, он жестом отпустил слугу.
Филипп превосходно владел собой.
– Меня обокрали,– сказал он себе,– это ясно как день. События такого рода происходят ежедневно, и не имеет смысла поднимать из -за этого на ноги весь квартал. А кроме того, это моя вина: ни один здравомыслящий человек не станет доверчиво хранить у себя дома шестьдесят восемь, а то и семьдесят тысячефранковых купюр между десятком галстуков и женскими письмами. Я это заслужил. Но вот вопрос: кто меня обокрал? Разумеется, первый встречный, так как Жан вне подозрений. Мне остается только, как это делается в таких случаях, подать жалобу полицейскому комиссару.
Он уже взял было шляпу.
– От чистого сердца даю обет: если случай или же сыщики с Иерусалимской улицы помогут мне отыскать деньги, я надену на шею Пандоры самое красивое ожерелье, которое куплю у Жаниссе!
Внезапно он остановился.
Пандора! Это случайно произнесенное имя навело его на подозрение.
Подозрение оскорбительное, чудовищное, неправдоподобное, подозрение, заставившее его покраснеть и в то же время серьезно задуматься.
В самом деле, кто как не Пандора подарила ему этот великолепный, этот прелестный секретер – эту ненадежную клетку, столь плохо охранявшую золотых птичек, эту хрупкую тюрьму, у которой – позволительно предположить – были ненастоящие запоры?
Сначала Филипп пытался отвергнуть это подозрение, но это было свыше его сил: он знал, что все возможно, что все бывает на этом свете.
И после того, как возникло это подозрение, Филипп не пошел к полицейскому комиссару; до поры до времени он удовольствовался тем, что послал за слесарем.
Слесарь, внимательно осмотрев секретер, заявил, что вряд ли он был взломан: замок цел, и секретер, по всей вероятности, открыли с помощью поддельного ключа.
Это отнюдь не являлось доказательством вины Пандоры, но это усиливало подозрения. Филипп был в затруднении; он решил, что у него есть только одна возможность узнать правду: он должен немедленно отправиться к Пандоре, рассказать ей все, следить за выражением ее лица и послушать, что она скажет; эта встреча и определит, что ему делать дальше.