Женщины-масонки
Шрифт:
– Признавайтесь, признавайтесь, господин Бланшар!
– Я был не в состоянии отчетливо разглядеть улицу Кометы. К счастью, меня вела моя навязчивая идея. Я постарался поскорее поручить этого увальня заботам моего камердинера, которому приказал держать его взаперти в течение сорока восьми часов.
– Я догадываюсь…
– На следующий день, на рассвете, я оделся точь-в-точь как мой садовник, а кроме того, я взвалил на спину несколько кустов, которые закрывали мне верхнюю часть лица и заставляли сгорбиться; вот таким-то образом я и переступил порог этого таинственного жилища.
– Быть не может, господин Бланшар!-воскликнул Филипп.– Как? Вы проникли туда!…
– Я туда проник.
– И вы до сих пор мне об этом не сказали!
– Повествование имеет свои законы. Расскажи я вам об этом сразу, весь эффект пропал бы!
– Бога ради продолжайте ваш рассказ!
– Терпение, терпение!– хладнокровно произнес господин Бланшар.
– Но коль скоро вы туда проникли, вы видели…
– Сначала я никого не увидел.
– Никого?
– Затем я увидел весьма немногое.
– Не может быть!
– Ах, вот как? Значит, вы мне не верите?
– Извините меня, я не то хотел сказать. Но какой жалкий итог стольких трудов и преодоления стольких препятствий!
– Не беда; главное, я сумел проникнуть в это жилище. Ах, господин Бейль, какое это было чудесное мгновение и какая величайшая радость! Если я и не воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи!» – как это делают герои бульварных мелодрам, то лишь потому, что мысль об этом не пришла мне в голову; а ведь как бы этот вопль облегчил мне душу!… Итак, я проник туда. О, великое торжество! Какое счастье – вдыхать этот воздух, еще пропитанный ароматом опасности и воспоминаний о всевозможных препятствиях! Я не шагал – я летел над землей, я скользил под деревьями, я был уже не садовником, а сильфом. В этот момент я принял решение и дал торжественную клятву.
– Что же это за клятва?
– Я поклялся отправиться в Турцию.
– Выполнить этот обет не столь уж трудно. Но зачем вам это нужно?
– Э! А что если и там я сумею проникнуть в гарем, пробраться в сады его высочества султана, обмануть бдительность всех этих евнухов, стражников и караульных!… Я отправлюсь в Турцию, господин Бейль, даю вам честное слово!
– Сделайте одолжение,– отвечал Филипп, не слишком растроганный таковым энтузиазмом.– Но, пока вы еще не уехали, не будьте неблагодарным по отношению к бедному бульвару Инвалидов, который ныне предоставляет вам возможность предвкушать столь пикантные восточные похождения… Начните же ваш рассказ с того места, на котором вы его прервали.
– Я сделал огромное дело, но почти не продвинулся вперед,– продолжал господин Бланшар.– Я не мог подступиться к главному корпусу, не рискуя тем, что меня узнают, а затем и выгонят. Следовательно, я должен был решиться в совершенстве изучить расположение садов и изобрести способ вернуться туда ночью, ибо я прекрасно понимал, что действие пьесы происходит здесь по ночам.
– Вы сделали совершенно правильный вывод.
– Я незаметно обошел ограду, изучая наиболее плохо защищенные места и замечая ловушки. В конце концов я твердо решил обратить внимание только на местоположение вот этой маленькой дверцы.
– Вот этой?
– Да. Стена здесь повреждена больше, чем в любом другом месте, и тут уйма точек опоры, благодаря которым на эту стену можно вскарабкаться; наверху здесь меньше осколков стекла и остроконечных железных прутьев, чем в других местах, а кроме того, один из толстенных сучьев этого вяза, на котором вы сейчас меня видели, весьма любезно свисает в сад, словно мост, перекинутый через это пространство, и как будто настойчиво зовет к себе наблюдателя.
– Значит, вы хотите…
– Я хочу… Но это вы скоро увидите. А пока что позвольте мне продолжать мой рассказ.
– Я не упускаю ни единого слова.
– Затрудняясь, как мне распределить время до вечера, я решил добросовестно расчистить аллеи. Это занятие дало мне возможность обнаружить уйму маленьких следов – следов, несомненно, женских; следы эти на определенном расстоянии друг от друга испещряли песок; множество изящных туфелек пробежало здесь накануне, целая армия женских ботинок прошла по этим дорожкам.
– Как странно! Все это противоречит кажущейся пустынности этих домов,– прошептал Филипп Бейль.
– Я тоже так подумал и, внимательно разглядывая эти следы, пошел по ним. Они шли с разных сторон, главным образом – от этих маленьких дверей, которые вы уже видели. Все эти следы вели на большую аллею, соединяющую другие садовые дорожки, а оттуда они с полным единодушием направлялись к оранжерее.
– К оранжерее?
– Да, к оранжерее, прилегающей к дому номер четыре по улице Плюме.
– Эта оранжерея и есть место, где они собираются?
– Да, или, во всяком случае, она ведет к этому месту, это несомненно,– отвечал господин Бланшар.
– А вы пробовали туда проникнуть?
– Оранжерея была заперта. Алмаз, который я постоянно ношу на пальце, мог бы оказать мне серьезную помощь в этих обстоятельствах: я мог бы воспользоваться им, чтобы вырезать стекло, но от этой мысли я отказался, вспомнив, что я – садовник. К тому же было бы крайне неосторожно так близко подходить к этим домам среди бела дня. Я это понял и отложил свое расследование до сегодняшнего вечера.
– Вы говорите: «до сегодняшнего вечера»?
– Да, все это произошло сегодня утром.
– И вы хотите вновь проникнуть туда сегодня вечером?– воскликнул Филипп.
– Не позднее, чем через десять минут.
Филипп помолчал. Он дрожал как в лихорадке.
– Но почему же вы не остались там, раз уж вы туда попали? – продолжал он свои расспросы.– Ведь это было бы куда проще!
Господин Бланшар пожал плечами.
– Вот это да! Я должен был остаться там, чтобы меня начали разыскивать, чтобы забили тревогу, чтобы десяток-полтора привратниц, горничных и кухарок пустились за мной по пятам! Погубить таким образом все, чего я достиг своим переодеванием, и достичь того, чтобы стать посмешищем! Ну уж нет! Я вышел оттуда в сумерках так же, как и вошел,– через большую дверь,– пробормотав «спокойной ночи».