Женщины-масонки
Шрифт:
Одни размышления сменялись другими
– Почему мудрец разорвал бы это письмо? Для того, чтобы его доверие не было поколеблено. А впрочем, этот мудрец оказался бы не самым мужественным человеком. Не читать письмо значит предполагать, что существует что-то, что может поколебать доверие Итак, прочтем!
Вот что было в этом письме:
«Ваше равнодушие возбуждает во мне сострадание. Коль скоро Вы сочли бесполезным или невозможным удержать дома госпожу Бейль вчера вечером, по крайней мере, спросите ее, где она была
Настойчивый друг».
– Пусть будет так,– сказал себе Филипп,– я могу сделать эту уступку «моему другу».
Он отложил разговор до завтрака.
За завтраком он, словно вспомнив, что позабыл о правилах вежливости, задал Амелии следующий вопрос: – Расскажите мне о вашей тетушке, Амелия.
– У нее остаточные явления невралгии, но это не очень серьезно.
– Вы виделись с ней вчера?
Амелия удивленно подняла глаза на Филиппа.
– Я хочу сказать,– продолжал он,– вы вчера были у нее?
– Вы это прекрасно знаете.
– Да, это верно.
Он умолк, но его все еще преследовало воспоминание об анонимном письме.
«Мой друг» смеется надо мной,– подумал он.– А я к тому же задал вопрос, который может вызвать только недоумение. Ответ был совершенно успокаивающий. А я становлюсь смешон».
Однако, помолчав несколько минут, Филипп прибавил:
– Она вчера принимала?
– Кто?
– Госпожа де Пресиньи.
– Да нет же! Ведь вчера была среда, а она принимает только по пятницам. Не может быть, чтобы вы об этом забыли!
– Ах, простите! Я сегодня рассеян.
– Это видно!
– А знаете, вчера в Опере я до последней минуты лелеял слабую надежду!
– Какую надежду?
– Надежду, что вы приедете вместе с маркизой.
– Ах, мы были так заняты! – не подумав, воскликнула Амелия.
Филипп внимательно посмотрел на нее.
Она растерялась и покраснела.
– Быть может, я буду нескромен, если спрошу, чем вы занимались?– спросил он.
– Почему нескромен?– пролепетала Амелия.
– Но… откуда же мне знать?
– У тетушки нет никаких секретов.
– А у вас?– спросил Филипп.
– И у меня тоже,– ответила она, пытаясь улыбнуться.– Какие у меня, по-вашему, могут быть секреты? Уж не хотите ли вы вновь начать этот бессвязный разговор, который только что был у нас?
– Значит, вы и ваша тетушка по вечерам очень заняты?
– Да, мы заняты делами благотворительности.
– Лучшего и придумать нельзя!
– Вы, кажется, забыли,– сказала Амелия,– что мы обе принадлежим к различным благотворительным обществам: к «Обществу святого Франциска де Поля», к «Обществу помощи детям-сиротам», к «Обществу помощи юным слепым»…
– Я знаю.
– И вы сами, Филипп, вы сами записаны в члены основателей общества «Детские ясли».
– Ба!
– Да, да, мой друг!
– Вы прекрасно делаете, и я вам благодарен,– сказал Филипп, беря жену за руку,– но… вернемся, однако… если, конечно, вы не возражаете… к вашим вчерашним занятиям.
– Нисколько не возражаю.
– Как же вы вчера исполняли ваши обязанности благотворительниц?
– Да так же, как всегда!
– Вне дома, не так ли?
– Да, вне дома.
«О письмо, письмо!» – подумал Филипп.
И он продолжал самым обыкновенным тоном:
– Стало быть, вы выезжали?
– Разумеется.
– Вместе?
– Вместе.
– Я это знал,– тактично улыбаясь, сказал Филипп.
– Откуда?– спросила Амелия, скорее удивленная, чем взволнованная.
– Вас видели.
Амелия помолчала, чтобы выиграть время и собраться с духом. Она подняла глаза на Филиппа, стараясь придать лицу насмешливое выражение.
– Знаете ли вы,– сказала она,– как по-настоящему называется то, чему вы меня подвергаете?
– Как же?
– Допросом.
– Амелия!– запротестовал Филипп.
– Да, это самый настоящий допрос!
– Вы придаете чересчур глубокий смысл самым простым вопросам.
– Филипп, поговорим откровенно!
– Я ничего иного и не желаю; начинайте,– отвечал он.
– Признайтесь, что вы становитесь любопытным.
– Нет еще, но я могу стать таковым.
– Как так?
– Это зависит от вас, Амелия!
– От меня?
– Вы ничего не должны от меня скрывать
– А-а! – задумчиво протянула молодая женщина.
– И это заставляет вас задуматься?
– Да.
– Судя по вашему лицу, можно подумать, что ваши размышления имеют весьма печальный характер.
– Вы правы: я в первый раз подумала о вашей власти надо мной и о тех правах, которые вам дает наш брак
– Амелия! По-моему, вам угодно насмехаться!
– Разве может обвиняемый насмехаться над судебным следователем?
– А-а, это зло сказано! Как?! Мою просьбу вы принимаете за недоверие, а мою любовь за допрос? Вы говорите не подумав, Амелия. С каких это пор супругам запрещены откровенные разговоры?
– С тех самых пор, как эти откровенные разговоры служат одному из супругов лишь для того, чтобы проверять свои нелепые предположения.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, Филипп, что весьма странно с вашей стороны допрашивать меня о том, что вам самому хорошо известно. А о том, что вам неизвестно, пусть вам расскажут люди, которые меня где-то видели. А на меня не рассчитывайте.
Амелия в этот момент сделалась похожа на графиню д'Энгранд, и в голосе ее зазвучали властные ноты, точь-в-точь как в голосе матери.