Женщины могут все
Шрифт:
— Я старался держаться от вас подальше.
— В этом не было нужды.
— А мне казалось, что была… Пилар, вы выглядите усталой. «И одинокой», — подумал он.
— Наверно, все мы устали. Я знаю, что в последние дни вы взяли на себя множество дополнительных обязанностей. Надеюсь, вы знаете, как я ценю это. — Когда Дэвид шагнул вперед, она едва не попятилась, но заставила себя остаться на месте. — Как вы встретили Рождество?
— Мне пришлось нелегко. Могу сказать только одно: я жду не дождусь, когда кончатся каникулы
— Едва ли. — Пилар хотела извиниться и снова сбежать к себе. Но во взгляде этого человека было что-то, что не позволило ей так поступить. Она смотрела на него и слышала свой голос как бы со стороны. — Дэвид, от меня нет никакого толку. Я не могу помочь Софии. Она пытается забыть о своих делах и проводит много времени в кабинете, пытаясь научить меня секретарской работе. А я все порчу.
— Извините, но это глупости.
— Нет, правда. Я недолго работала в офисе, но это было больше двадцати пяти лет назад. За это время все изменилось. Я не умею пользоваться этим чертовым компьютером, не знаю иностранных языков и не догадываюсь о назначении половины документов. София должна была бы бить меня линейкой по рукам, а она гладит меня по головке, боясь огорчить. Но огорчается именно она, а я не могу помочь ей.
Пилар прижала пальцы к виску.
— Вот я и убежала. Это у меня чертовски хорошо получается. Я убегаю, потому что не могу смотреть ей в глаза. Она убивается из-за Тони, пытается уговорить Рене не предъявлять права на его тело. Она очень горюет. Просто не показывает виду. Вопрос остается открытым, и так будет, пока полиция не… Но ей нужен этот обряд, этот ритуал и то, чтобы тело ее отца не досталось Рене.
— Она нуждается в нем по-своему. Вы знаете это. А вы — по-своему.
— Я не знаю, нуждаюсь ли в нем вообще… Мне нужно идти. Не желая оставлять Пилар одну, Дэвид пошел с ней к дому.
— Пилар, вы думаете, София не знает, как много она для вас значит?
— Знает. Как и то, что для отца она не значила ничего. Ребенку трудно жить с этим.
— Верно. И все же они живут.
Она остановилась у террасы и посмотрела на Каттера:
— Вы когда-нибудь боялись, что одной вашей любви им не хватит?
— Каждый день.
Она грустно усмехнулась:
— Это ужасно, но ваши слова принесли мне облегчение…
Пилар открыла боковую дверь и увидела бледную как полотно дочь, безвольно сидящую на софе, и Линка Мура, державшего ее за руку.
— Что? — Пилар подбежала к дочери и опустилась перед ней на корточки. — Малышка, что с тобой?
— Мы опоздали. Линк сделал попытку. Даже получил решение об отсрочке выдачи тела, но слишком поздно. Мама, она кремировала его. Договорилась обо всем заранее…
— Мне очень жаль. — Расстроенный Линк, продолжавший держать Софию за руку, потянулся к Пилар. — Она забрала тело и сразу же отвезла в крематорий. Ритуал начался еще до того, как мы получили решение.
— Мама, его больше нет…
ГЛАВА 11
Всю долгую зиму лозы спали. Поля тянулись акр за акром, впитывая дождь, застывая от мороза и вновь оттаивая после недолгих, дразнящих оттепелей.
Ближе к февралю обложные дожди приостановили обрезку. Чувство досады умерялось предвкушением обильного урожая, который сулила влажная зима. Над полями и холмами клубился туман.
Февраль был месяцем ожидания. Кое-кому это ожидание казалось бесконечным.
Кабинет Терезы располагался на третьем этаже виллы. Она предпочитала третий этаж, потому что остальная часть дома напоминала муравейник. Кроме того, ей нравилось обозревать свои владения с высоты.
Каждый день она поднималась по лестнице, что было хорошим упражнением для тела, и работала там три часа. Не меньше, а в последние дни иногда больше. Комната была удобной. Она считала, что в удобной обстановке лучше работается. Кроме того, она была не прочь побаловать себя, если это шло на пользу делу.
Письменный стол Терезы достался ей в наследство от отца. Он был старым, дубовым, с глубокими ящиками. Это было данью традиции. На столе стояли два телефона и мощный компьютер — символ прогресса.
Под столом чихала старая Салли — добрый дух дома и семьи.
Тереза безоговорочно верила в ценность и одного, и другого, и третьего.
Именно поэтому сейчас в кабинете Терезы находились ее муж, внук, ее дочь и внучка, Дэвид Каттер и Паоло Борелли.
Она ждала, пока подадут кофе. По крыше и окнам стучали крохотные кулачки дождя.
— Спасибо, Мария. — Это означало конец светской беседы и переход к делам. Когда экономка неторопливо вышла, закрыв за собой дверь, Тереза сложила руки на коленях.
— Прошу прощения, — начала она, — за то, что до сих пор мы не смогли встретиться в полном составе. Уход отца Софии и обстоятельства его смерти заставили отложить дела. А потом нам помешала болезнь Эли.
Тереза посмотрела на мужа. Казалось, он еще не оправился. Эли бросало то в жар, то в холод, и это ее пугало.
— Все в порядке, — ответил Эли, успокаивая скорее ее, чем остальных. — Еще слегка познабливает, но это скоро пройдет. У мужчины нет другого выхода, когда вокруг столько нянек.
Тереза заставила себя улыбнуться, хотя слышала слабые хрипы в груди мужа.
— Пока Эли выздоравливал, я пыталась рассказывать ему новости. София, я получила твой отчет и проект кампании по празднованию столетия. Мы еще обсудим его с глазу на глаз, но я бы хотела, чтобы ты ввела собравшихся в курс дела.
— Конечно. — София поднялась и открыла портфель с набросками рекламных объявлений, полными отчетами о состоянии рынка и выборочными данными о потреблении продукции фирмы в определенных регионах.