Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
Не успела она появиться на сцене, как по залу прокатился ропот изумления. Г-жа Гордон, полная решимости произвести сильное впечатление, вышла в облегающем платье, вырез которого доходил до кончиков грудей.
Потом она запела, и зрители с необыкновенным волнением отметили, что каждая высокая нота сопровождалась выпрыгиванием из декольте «двух пунцовых вишенок певицы»…
Во время антракта офицеры, красные от возбуждения, с жаром обсуждали исключительные достоинства дивы. И, конечно, среди энтузиастов был полковник Водрей. Взволнованный и размечтавшийся, он направился
Что касается Водрея, то он казался более чем соблазненным. Послушаем, что рассказывает Альфред Нейман: «Полковник остановился на пороге ее гримерной, широко раскрыл глаза, прижал руку к сердцу, как если бы у него заболело от восхищения, и наконец вошел».
После нескольких комплиментов офицер, привыкший к стремительным победам, схватил руку певицы и стал осыпать ее ласками. Потом наклонился и принялся «покрывать руки Элеоноры поцелуями, поднимаясь все выше и выше. Молодая женщина терпеливо ждала, когда он доберется до плеча. Наконец она сказала, что он, без сомнения, увидит ее на вечеринке, которую устраивает генерал после концерта».
Через два часа полковник действительно встретился с ней, и эта новая встреча послужила поводом для комичной сцены, если верить описанию Альфреда Неймана:
«Г-жа Гордон повела себя очень сдержанно и даже не сняла кружевной шали, прикрывавшей ее плечи, грудь и руки. Полковник не отходил от нее ни на минуту. Его начальник, Вуароль, за которым внимательно следила жена, так что он и подумать не мог о какой-нибудь фривольности, счел необходимым отвести подчиненного в сторону и напомнить, чтобы тот вел себя на публике приличнее. В частности, генерал посоветовал отказаться от мысли приподнимать в присутствии всех шаль г-жи Гордон.
— Ну что ж, тогда я спою, мой генерал, — сказал Бодрей.
Он круто повернулся и направился к фортепьяно. Сев за инструмент, он спел немецкую застольную песню, назло Вуаролю, который был большим германофобом. Все стали громко аплодировать, а г-жа Гордон с улыбкой подошла поздравила его. Полковник с жаром поцеловал ей руку и сказал:
— Давайте споем вместе!
Сначала они спели, с большим успехом, бретонскую народную песню, потом песню Беранже об императоре «Расскажи нам, бабушка, о нем». На какой-то миг в гостиной воцарилось молчание, а потом офицеры, в особенности молодые, взревели хором: «Расскажи нам, бабушка, о нем!» Генерал был в смятении; он аплодировал из вежливости и только после того, как другие уже хлопали. Г-жа Гордон легонько пожала руку полковника и сказала ему на ухо:
— Как это мило с вашей стороны…
Вот так, в первый же вечер г-же Гордон удалось соблазнить Водрея, восстановить полковника против генерала и заставить молодых офицеров обнаружить их бонапартистские настроения.
К полуночи певица вернулась в свой отель. Ее сопровождал Бодрей. С вечеринки он вышел, держа ее под руку и чувствуя себя триумфатором. Отель, в котором она жила, находился неподалеку: расстояние было таким коротким, что не располагало к серьезным заявлениям. Карета довезла их очень быстро. Полковник обхватил руками певицу и сказал умоляющим голосом, что знает здесь недалеко маленькую гостиницу. Она только рассмеялась…
— Боже мой, когда вы уезжаете? — спросил он в отчаянии.
— Завтра.
— Когда же я увижу вас снова? Когда и где?
Она пожала плечами. Он знал, что она живет в Баден-Бадене. Наконец она позволила поцеловать себя.
Он простонал:
— Я скоро приеду… Я должен увидеть вас снова…
Рыбка попалась на крючок.
На следующей неделе полковник Бодрей приехал в Баден-Баден. Г-жа Гордон приняла его с необычайной любезностью. Но когда он попытался уложить ее на софу, лицо ее приняло строгое выражение:
— Полковник, я не принадлежу себе. Душой и телом я предана делу, которое для меня дороже жизни. Я знаю, что вы искренне любите меня… Вы тоже мне симпатичны, но я не могу отдать себя в руки человека, не разделяющего мои политические взгляды…
Бодрей, чья способность что-то понимать была целиком замещена желанием, взял Элеонору за плечи и прижал к себе:
— Я уверен, что дело, которому вы служите, может быть только справедливым. Я готов вам помогать…
И он попытался скользнуть рукой к ней под юбку. Г-жа Гордон отступила:
— Вы можете мне в этом поклясться?
— Я клянусь вам!
Тогда она набросилась на полковника с рассчитанной необузданностью и наградила его поцелуем, смелость которого превосходила все мыслимые пределы.
На сей раз Водрею показалось, что он приближается к конечной цели. Он попытался объять богатейшую грудь певицы, но Элеонора снова выскользнула из его рук и сказала, краснея:
— Немножечко терпения, мой друг. Еще мгновение — и вы познаете такое счастье, что многие мужчины вам позавидуют…
И она вышла из комнаты, послав полковнику воздушный поцелуй.
Бодрей уселся в кресло и стал ждать, полный надежд. Через несколько минут в коридоре послышались шаги. Полковник устремился к двери, готовый принять в объятия г-жу Гордон, которую уже видел в воображении в прозрачном дезабилье.
Но вместо нее вошел мужчина. Маленького роста, тщедушный, с огромным носом и желтоватым лицом.
К своему ужасу, Бодрей узнал в нем принца Луи-Наполеона.
Это и было то счастье, которое ему пообещала Элеонора…
Покручивая свой ус, Луи-Наполеон рассматривал несколько мгновений стоявшего перед ним по стойке «смирно!» колосса.
— Полковник, — произнес он наконец, — г-жа Гордон мне много говорила о вас, о вашем уме и о вашем патриотизме. Я рад вас видеть.
Бодрей был несколько удивлен сильным немецким акцентом принца, который при этом заговорил с ним о Франции. Но он, конечно, не подал виду.
— Садитесь, друг мой, — сказал Луи-Наполеон. Когда Бодрей робко опустился на край софы, принц удобно устроился в кресле и произнес: