Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
Из Америки он отплыл 27-го числа. 23 июля он был в Лондоне, где посольство Франции отказало ему в выдаче паспорта. Он воспользовался протекцией швейцарского консула, чтобы въехать в Голландию, а оттуда в Германию. 4 августа он был у постели своей матери.
Спустя два месяца, на рассвете 5 октября, кроткая королева Гортензия, истерзанная раком, испустила последний вздох. Ей не было и пятидесяти пяти…
На следующий день г-жа Сальваж де Фавроль, душеприказчица Гортензии, пригласила Луи-Наполеона на конфиденциальный разговор.
— Я должна сделать вам важное признание.
— Говорите.
— У
Принц побледнел, но промолчал.
— Его зовут Огюст де Морни. Ему двадцать семь лет. Его отцом является Шарль де Флао, в свою очередь, незаконный сын г-на де Талейрана. Утверждают, что по материнской линии он происходит от Людовика XV, так как его матерью была Адель дю Бюиссон де Лонпре .
— Где он живет?
— В Париже. Он принимал участие в Алжирской кампании и покрыл себя славой в битве под Константиной. В настоящее время ведет жизнь денди, является законодателем мод, посещает королевский двор, занимается журналистикой и дает у себя балы.
— Возможно, я с ним как-нибудь встречусь.
Подойдя к окну, он облокотился на подоконник. Устремив взор на озеро Констанция, Луи-Наполеон, казалось, погрузился в свои обычные мечтания. В действительности же он обдумывал, нельзя ли как-то использовать сводного брата, это, как и он сам, дитя любви, столь неожиданно свалившееся ему на голову…
Момент для возобновления страсбургской попытки все не подворачивался. По истечении нескольких недель Луи-Наполеон благоразумно покинул Швейцарию, не дожидаясь, пока его вышлют, и поселился в Лондоне.
Узнав эту новость, обрадованный Луи-Филипп поспешил сообщить ее королеве Амелии:
— Я полагаю, мой друг, что мы наконец покончили с этим амбициозным лунатиком, который принимает себя за своего дядю.
После чего, успокоившись относительно собственного царствования, отправился выслушать доклад префекта полиции, который сообщил ему о последнем парижском скандале. Типичный король-буржуа, каковым и являлся Луи-Филипп, он обожал фривольные анекдоты и пикантные полицейские сообщения.
В тот день, 5 февраля 1839 года, Его Величество получил возможность полакомиться больше обычного. Необыкновенная история приключилась с женой одного адвоката, пользовавшегося большим уважением в предместье Сен-Жермен. Звали эту даму г-жа де Ракур.
Эта очаровательная молодая женщина, обожавшая, чтобы кто-нибудь «поухаживал за ее садиком», как говаривал в свои лучшие дни г-н де Шатобриан, задумала устроить на Сретение довольно необычное развлечение.
Она пригласила к себе десять господ из своих друзей, чтобы, как она сказала, «испечь блин».
Гости восприняли это единственное число как некий архаизм или стилистическую форму. Но они ошиблись. Речь действительно шла только об одном блине…
В указанный час гости съехались к красавице Арлетте (г-н де Ракур находился в то время по своим делам в Монпелье), и тут же был подан обед. Единственная женщина среди десяти мужчин, хозяйка, естественно, оказалась объектом бесконечных комплиментов. Когда наступила очередь десерта, она встала:
— Блин вам подадут в гостиной.
Слегка озадаченные
Жена адвоката прикрыла плотно дверь и встала в центре гостиной. Потом, с какой-то двусмысленной улыбкой, сказала:
— Я должна вам признаться… Блин — это я…
А так как мужчины не осмелились понять, чего от них ждут, она расстегнула платье, сбросила его на пол и объяснила, что подразумевала под словом «блин». Каждый, прежде чем попробовать, должен был перевернуть ее…
Обезумев от радости, гости, не медля, согласились, и развлечение началось.
Вытянувшись на диване, г-жа де Ракур выполнила для начала с молодым бароном одну из самых классических фигур. Тогда подошел второй партнер, перевернул ее и доставил ей удовольствие, «так что у нее не было ни минутки свободной, чтобы взглянуть на него». Подошел третий, снова перевернул восхитительный «блинчик» и показал себя мужчиной, достойным почтенной компании. То же сделали и семеро других… А потом все началось сначала. В итоге, г-жа де Ракур была раз тридцать перевернута и удовлетворена во время этой фантастической ночи, в праздник Сретенья…
Но, увы, плоть наша слаба. После этого деликатесного, но крайне изнурительного десерта и гости, и хозяйка уснули прямо в креслах, не потрудившись даже привести в порядок свою одежду.
Вот в этом-то состоянии потрясенный г-н де Ракур и застал всю компанию ранним утром, когда возвратился из поездки. Можно себе представить эту поистине водевильную сцену, в которой большинство гостей, по выражению хрониста, «пребывало с обнаженным естеством»…
Эта история привела Луи-Филиппа в такой восторг, что он без конца просил ее рассказывать.
А тем временем в Лондоне Луи-Наполеон снова встретил г-жу Гордон и Персиньи и вместе с ними принялся снова за подготовку государственного переворота .
Через полтора года, уверенный, что все подготовлено и все предусмотрено, он сел на корабль, который отплывал в Булонь. Эта гибельная экспедиция, как мы уже рассказывали, кончилась для него фортом Ам, куда принца поместили после того, как палата пэров приговорила его к пожизненному заключению.
Оказавшись в камере страшной пикардийской крепости, принц сразу же решил использовать вынужденный досуг для оттачивания ума, и потому заказал сотни книг, устроил у себя лабораторию и стал проводить физические опыты.
Будучи большим меломаном, он также предавался удовольствию бельканто, и в иные вечера завороженные тюремные сторожа могли слышать, как он вместе со своим компаньоном по заключению генералом де Монтолоном исполняет прелестные оперные арии… .
«Увы, — писал принц одной своей английской приятельнице, — все это заполняет время, но не может заполнить сердце…»
В состоянии крайнего напряжения он обратился с письмом к г-ну Дюшателю, министру внутренних дел, с просьбой разрешить ему принимать женщин. Чиновник отказал, пояснив, «что он не может отозваться на такую аморальную просьбу, но готов закрыть глаза на поведение заключенного при условии соблюдения им приличий».