Женские праздники (сборник)

Таск Сергей Эмильевич

– И что из этого следует? – скучным голосом спросил Н. Н.

Брянцеву стоило большого труда взять себя в руки:

– А то, что он все рассчитал. Эти «странные» звонки, и «незнакомые» мужчины, проявляющие к ней повышенный интерес, и мальчишки на мотоциклах, – мало?

Следователь молчал с тем же скучающим видом.

– А этот Юрис? Федоров чуть не силой вытолкал к нему жену. Я не удивлюсь, если они давно знакомы.

– Дальше?

– Дальше Федоров отпаивает ее коньяком, хотя он это пока отрицает… она садится в машину с неисправными тормозами, и через десять минут… – он показал «кранты».

– А зачем, спрашивается, она в нее садится?

– Ну, в таком состоянии…

– Коля, дружочек, тут не за что зацепиться. Что он на квартире женился – недоказуемо. А за неисправные тормоза, окромя штрафа, с него, как говорится, и взять…

– Николай Николаевич, вы Ламброзо читали?

– Ну допустим.

– По внешности можно определить предрасположенность человека к преступлению. Я как увидел вашего Федорова, так сразу понял:

тут только копни!

– Ну копай, копай.

– Я думал, вы как следователь…

– Мне, Коленька, главное проследовать на пенсию, а ты мне предлагаешь поиграть с тобой в сыщиков-разбойников.

Расстроенный Брянцев обедал с молодыми ребятами из угрозыска. У него в ушах звучало это ласковое «Коленька», а рука сама тянулась к еще не выданному табельному оружию.

– Картины он ей хотел показать! Я вам левой ногой лучше нарисую. Там кроме икон и смотреть не на что.

– Как, ты сказал, этого Юриса фамилия?

– Мец.

– Полгода назад проходил он у нас.

– Что-то осталось? – глаза у Коли загорелись, как у собаки Баскервилей.

– Объяснение, кажется, взяли. Сам он был вроде чистый. Продали дурачку краденые иконы. В другой раз умнее будет.

Допрос шел как по писаному. Брянцев вошел в роль борзой, взявшей след. У него даже ноздри трепетали от возбуждения.

– Итак, вы случайно оказались свидетелем того, как неизвестный предлагал ей французский альбом. А на следующий день, опять-таки случайно, познакомились с ней в доме приятеля-художника.

Юрис опустил голову, а Брянцев продолжал:

– А наутро, с благословения мужа, вы повезли пострадавшую к себе в мастерскую. Еще одна случайность. Не много ли? Расскажите, о чем вы с ней говорили в машине.

– Я спросил: «Что, поссорились со своим Федоровым?»

– А заметно было? – Пинкертон сделал стойку.

– Да, она была такая несчастная, что хотелось ее… нет, я не в этом смысле, а просто по-человечески…

– Может, это она сказала, что поссорилась с мужем, а вы и подумали: «Заметно»?

– Не помню… может быть. Я еще сказал, что зря она так с ним носится. «Мягко стелет – жестко спать будет». Пошутил так.

– Если я правильно понял вашу шутку, Федоров произвел на вас впечатление человека, который на добро ответит злом.

– Не совсем… я…

– И, между прочим, не ошиблись. Чего не скажешь об этой вашей истории, – он помахал в воздухе несвежим листком, – с крадеными иконами. Кстати, иконы у вас в мастерской меня впечатлили, ну да об этом мы как-нибудь в другой раз. Подпишите.

Юрис был так огорошен тем, что вдруг всплыл этот вроде бы давно забытый эпизод, что не глядя подмахнул протокол допроса.

Дана ушла спать в комнату для гостей, предоставив супружескую кровать в распоряжение мужчин. Пошел четвертый час ночи, у Владаса слипались глаза, но Алексей все не умолкал:

– …а Новый год мы встречали в Щелыково. Бывшая усадьба Островского, знаешь? Играли в шарады. Мы с Женькой оказались в разных командах. Они ушли в другую комнату и долго там священнодействовали, мы уже в стенку им стучали. И вот входят: Женя до пояса голая, а за ней свита… остановились и молчат. И мы молчим. Зрелище было, скажу я тебе. Так и не отгадали. Ты спишь?

– Нет, что ты, – встрепенулся Влад ас.

– Знаешь, что она показала? Гололедицу.

– Голая леди? Здорово.

– А утром она меня растолкала: «Пошли на лыжах!» Восемь утра, после новогоднего загула! Там есть просека до Покровского, деревня такая… ели до бровей в снегу, палкой заденешь – обвал, лыжня скрипит, точно ее забыли смазать. Вышли к заброшенной церквушке, забрались наверх… внутри голо, окна повыбиты, в углах сугробы. Ну и на стенах художества – все как полагается. А мы с ней… – он вдруг осекся.

Владас приподнялся на локте, нашаривая в темноте спички.

– Не надо, Леша, слышишь?

Они молча лежали, курили. Это был тот случай, когда двое мужчин умеют как-то по-особенному смолить на пару в четвертом часу ночи.

Игорь стоял перед витриной книжного магазина и никак не мог заставить себя войти. Это значило бы разрушить надежду, окончательно потерять ту, которую он себе придумал. А люди входили и выходили, поглядывая на него с любопытством, и он при этом испытывал смешанное чувство неловкости и гордости, как будто красивая девушка назначила ему здесь свидание. Да ведь это почти так и было: он дожидался Женю.

– Ну, что там у тебя? – H.H. снисходительно смотрел на своего тезку. – Что-то накопал, по глазам вижу.

– Значится так, – начал «под Жеглова» Коля. – В машине она призналась Юрису, что ее брак с Федоровым был с самого начала каким-то несерьезным (ее слова), только поняла она это уже потом. – На стол лег протокол допроса. – Что Федоров искал понимания на стороне, показала девица не самых строгих правил в баре гостиницы «Центральная».

– Даже так? – трудно сказать, чему больше удивился пожилой следователь: аморальному ли поведению подозреваемого или служебному рвению стажера.

– Факт особенно красноречивый, если вспомнить, что Федоровы были женаты каких-то полгода.

На стол легла вторая бумага, которую H. Н. пробежал глазами.

– Все?

– Помните порез на ладони у пострадавшей? Импортным пластырем заклеенный?

– Ну?

– Наутро после аварии из корзинки у них в номере коридорная высыпала осколки разбитого стакана.

– Вот как.

– А

на ковре, – Коля как бы задумался, – на ковре кое-где осталась кровь.

– Да ты, я вижу, зря время не терял.

– Так точно, не терял, – от похвалы Брянцев зарделся как барышня. – Этот след я сейчас прорабатываю.

– Все это очень интересно, и как читателя, Коля, ты меня заинтриговал. И все ж таки этого мало, чтобы предъявить ему обвинение. Так что с подпиской о невыезде мы с тобой, Коленька, погорячились. И негативчики придется ему вернуть.

– Мало, говорите?

– Мало, мой колокольчик.

Брянцев глубоко вздохнул и положил перед следователем еще одну бумагу.

– А это что?

– Швейцар в гостинице. Около часу дня, то есть за два часа до того, как потерпевшая села в машину с неисправными тормозами, швейцар видел, как Федоров ковырялся в «Жигулях».

– Так?

– Швейцар потом посочувствовал ему – что, дескать, плохи дела? – а тот в ответ: «Все отлично, отец!»

– Но ведь он мог и не тормозами заниматься. Поди докажи.

– А нечего доказывать, вот его собственные показания. Читаем: «Неисправность тормозов я пытался устранить в день аварии, но не успел…»

– Н-да, это все меняет, – следователь устало откинулся на спинку стула, и Коля отметил про себя, какое у него землистое лицо и как шея собирается дряблыми складками над несвежим воротничком. И впрямь старику пора на пенсию. – Хорошо, готовь материал, будем решать вопрос о передаче дела в прокуратуру.

Лицо Брянцева озарила совершенно детская улыбка. Он уселся за «свой» стол и с увлечением принялся за работу.

– Одно мне непонятно…

Коля оторвался от бумаг и предупредительно посмотрел на шефа:

– Да?

– Какой ему резон на себя наговаривать?

Следователь и Коля Брянцев сидели в маленьком кинозале. H. Н. дал знак, свет погас, и на экране пошли фотографии. Профессиональные, броские. Женя на улицах города. Женя в летнем кафе. Женя на пляже. Женя, Женя, Женя. Улыбающаяся, счастливая. Такой она была с Федоровым. За два дня, за день, может быть, за час до своей гибели. Чему она радовалась? Кому улыбалась?! Неужели не понимала, какой оборотень вошел в ее жизнь? Вошел, чтобы ее отнять.

– Н-да, история, – пробормотал следователь себе под нос, затем полуобернулся и громко попросил киномеханика: – Слушай, прокрути еще разок!

1986

СИНХРОН

По шоссе мчалась машина, видимость была хуже некуда, но не из-за дождя или тумана – у человека, сидевшего за рулем, неудержимо текли слезы. Из динамиков звучал завораживающий хриплый голос, певший что-то по-английски, однако постепенно и почти нечувствительно для слуха его вытеснял другой, в той же тональности и того же тембра, только русскоязычный:

Кто в дыму огня, кто в волне морской,

кто средь бела дня, кто в кромешной тьме,

кто отринув страх, кто дрожа как лист,

кто с легким сердцем, кто в мучениях…

Прислушайся: кто призывает на помощь? [1]

Мы не знаем, как был одет мужчина в этот теплый майский день, но во всем его облике, в каждой детали чувствовалась порода.

Присмотревшись, можно было заметить, что губы мужчины едва заметно шевелились, но даже когда они намертво сжимались, песня загадочным образом продолжала звучать – не иначе как в его воображении. Удивительно, как точно он копировал манеру исполнения. Но самое удивительное – почти дословно совпадали оба текста. Впрочем, все объяснялось просто: Олег Борисович Огородников был по профессии синхронист-переводчик, один из лучших, если не лучший в своем деле.

Кто открывши газ, кто приняв снотворное,

кто от любви, кто от ревности,

кто бритвой полоснув, кто дернувшись в петле,

кто пресытившись, кто от голода…

Прислушайся: кто призывает на помощь?

Он поднес к глазам визитку, на обороте которой был адрес – конечная цель его странного путешествия. Нет, он был не в состоянии прочесть чужие каракули. Хотя он и без чертежа помнил маршрут. Каких-нибудь два с половиной часа, и он увидит…

Кто угодив под камнепад, кто из-под колес,

кто на честном пиру, кто один как перст,

кто возвысившись, кто впав в нищету,

кто отчаявшись, кто уверовав…

Прислушайся: кто призывает на помощь?

Всё? Ах да… Ритуальная записка.

Но что он может напоследок сказать жене? Дочери? Еще, чего доброго, решат, что он это сделал им назло. Нет, лучше не оставлять письменных улик. Он порвал на мелкие клочки начатую записку и выбросил в окно.

Когда он сунул голову в духовку, галстук назойливо зашлепал по лицу. Он начал было развязывать галстук, но передумал, заколол булавкой. И все равно из этой затеи ничего не вышло. Он задыхался.

Веревка в ярком целлофане, которую он почему-то прятал в корзине для грязного белья, измучила его совершенно. То узел развязывался, то ноги доставали до пола.

Звонок.

С петлей на шее он подошел к телефону. Не хотел подходить… а как не подойти?

– Алё, это кинотеатр?

– Это цирк, девушка, – криво усмехнулся он. – Сегодня и ежедневно: конферанс с петлей на шее.

Он положил трубку. На то, чтобы подняться из кресла, сил уже не было.

Долгая минута в полной прострации. Наконец он взял опять трубку кнопочного телефона, набрал номер. Пальцы дрожали меньше, чем можно было ожидать.

– Корнеев слушает. Алло?., алло!.. Вас не слышно, перезвоните.