Женские праздники (сборник)
Шрифт:
– Ты что, на тот свет торопишься?
Федоров молча сжимал руль.
– У тебя, чудозвона, отобрать бы сейчас права!
– Леша, что-нибудь случилось? – с заднего сидения поднялось заспанное женское лицо.
Водитель, чертыхаясь, вернулся в свою «Волгу».
– Ничего особенного. Так… тормоза, – Алексей постарался придать голосу оттенок беспечности.
– Давай в автосервис!
– Да ты что, Женька, мы через двадцать минут в городе.
– Леша…
– Глянь! Ты глянь, как чешет! – он прильнул к боковому стеклу. – Во дает… во дает…
– Где? – Женя тоже приклеилась к стеклу.
– Да вон же, вон!
«Жигули» быстро набирали скорость.
– Не вижу… А кто это был?
– А бог его знает.
В вестибюле гостиницы не было ни души, если не считать швейцара, оттиравшего грудью мужчину с лицом невыспавшегося бульдога. За перегородкой девушка-администратор подремывала, прикрывшись книгой. Федоров подкрался с «лейкой», с которой он не расставался, кажется, даже ночью, и щелкнул ее сверху.
– А? Вы кто? – дернулась девушка.
Алексей сунул в окошечко удостоверение.
– Фотокорреспондент журнала «Смена» и Агентства печати «Новости», – раздельно и выпукло, словно то было фонетическое упражнение, произнесла вслух администратор и схватилась за телефон.
– Директору сейчас не до вас, – подпустил туману Федоров.
Девушка мягко положила трубку с видом человека, к которому пришли описывать имущество.
– Так какой там мне, барышня, забронирован номер? – Алексей сменил гнев на милость.
– Ваша фамилия… Ах да, простите, – девушка сверилась с каким-то списком. – Пожалуйста, Алексей Георгиевич, – она протянула ему ключи. – Восьмой этаж, номер-люкс.
– Паспорт жены показывать не нужно?
– Ну зачем, я вам верю.
– Видишь, – Федоров повернулся к Жене, старательно разглядывавшей скучную памятку, пока он разыгрывал этот спектакль, – мне верят
Женя послала девушке за перегородкой мимическую телеграмму – «Не взыщите тчк неисправим тчк» – и шагнула к лифту.
Она сушила феном волосы, Федоров висел на телефоне.
– Светика не разбудите?.. О, нас еще узнают. Замуж не вышла?.. Тоже красиво. А он?.. – Алексей одобрительно поцокал языком. – Сегодня, старушка, у меня цугцванг, я тебе еще звякну… Птичка? Вылетит птичка, а как же!
Он полистал записную книжку, набрал номер:
– Девушка, вам не нужен чай марки «СВ»?.. Грузинский, свежеворованный… Угадала, дорогая! Федоров собственной персоной. Ты завтра как?.. Да, девочка моя… Понял, буду как штык.
Федоров перелистал несколько страничек.
– Мне выйти? – Женя выключила фен, зрачки у нее потемнели.
– Зачем? – он уже крутил диск и не сразу понял, о чем это она. – Ты, может, подумала?.. Хэлло! Это есть Владас? – забасил он в трубку, изображая из себя иностранца. – Я бы желал приобрести у вас картину… вальюта, конечно, но не очьень твердая… – он утробно зарокотал, довольный собой. – Федоров, он самый, – сказал он своим обычным голосом. – Когда увидимся, дорогой?
– В такую рань морочишь людям голову, я б тебя убила, – Женя снова включила фен.
– Заметано, – говорил в трубку Алексей. – А вот это – увы и ах. Да, старик, без меня… Не расстраивайся, жена у меня пьет за двоих.
– Ну, знаешь! – вскинулась Женя.
– Да вот, женился, – сокрушался Алексей. – Влип – не то слово… Ага, до завтра.
– Никуда я с тобой не пойду, – отрезала Женя, как только он положил трубку.
– Само собой, – согласился Алексей. – Ты сядешь за руль, а я буду пить, чтобы спасти твою репутацию.
Женя выключила фен.
– Федоров, ты монстр.
Терраса, где они пили кофе, подставила горбатую спину августовскому солнцу. Федоров сменил в «лейке» диафрагму.
– Как насчет по чуть-чуть?
– В такую рань? – изумилась она.
– Тогда отнеси, будь другом, пустую тару, а я пока перезаряжу. – Видя ее недоумение, он развел руками: – Самообслуживание – как в лучших домах.
У бармена подобное рвение вызвало умеренную похвалу, которой не жалко для ученика-второгодника. Поняв свою промашку, Женя обернулась, чтобы сказать мужу все, что она о нем думает, – так он ее и сфотографировал: с открытым ртом и растопыренной пятерней, на миг ослепшую от солнца.Они бесцельно бродили по городу, заглядывая в палисадники, коверкая вслух непонятные объявления, прицениваясь к местному кальвадосу. Инициатива тут принадлежала Жене, поскольку Федоров, верный себе, внаглую щелкал прохожих. Так они дошли до костела.
Женя, перекрестившись по-русски, прошла в гущу прихожан и села, как они, сложив перед собой домиком ладони. Удивленный таким поворотом, Федоров протиснулся к кафедре, с которой ксендз кропил свою паству латынью, и стал украдкой наблюдать за женой. Она молилась страстно, сосредоточась на какой-то выстраданной мысли, и лицо ее, освобожденное от скорлупы буден, было нежным, как семечко подсолнуха.
Федоров устыдился своей роли соглядатая и вышел во дворик. Меж папертью и двумя захоронениями, обозначенными черными зеркальными плитами и черными же крестами, шла бойкая торговля четками. В костеле заиграл орган. В ограду вошла чопорная дама с мальчиком лет пяти (щегольской костюмчик, жемчужные запонки), за которым тянулась цепочка хлебных крошек, – не иначе проковырял в кармане дырочку. Вокруг уже суетились воробьи.
Выйдя из костела, Женя нашла глазами мужа и села подле на скамейке. Федоров подождал для приличия, а потом сказал, глядя поверх черепичных красных крыш:
– А для меня они чужие. Они как будто знают то, чего не знаю я, а главное, и знать не должен. Они меня… не впускают, понимаешь?
– Наверно, важно самому сделать первый шаг. Что-то должно подтолкнуть. Ну, как тебе объяснить? Вот я… разошлась, через месяц умирает мама. Я одна, а тут еще этот тип в сандалетах…
– Не понял?
– Он в них все лето ходил, на босу ногу. Выхожу на набережную, он за мной! Я в магазин, он стоит на часах!
– Приставал?
– Хуже – подпитывался.
– Как подпитывался?
– Обыкновенно. Как вампир. Те из своих жертв кровь пьют, а этот энергию.
– Ты это серьезно?
– Лешенька, ты не знаешь, как звучат шаги в огромной пустой квартире. У одиночества глаза велики. Мне и посоветовали: окрестись.
– Ты окрестилась, и мелкий бес сиганул с парапета Фрунзенской набережной, теряя в воздухе сандалеты.
Женя резко встала. Он поплелся следом, досадуя на себя за неуместную шутку.
В музее янтаря они застряли надолго. Когда через увеличительное стекло Женя разглядела разных мушек и комариков, засахаренных в густой медового цвета капле, она даже испугалась – вот, сунула нос в чужую эру! Но не удержалась, снова прилипла к окуляру.
– Леша, Леша, ты только глянь…
Он подходил, глядел.
– Красиво.
– Вот так и нас когда-нибудь будут рассматривать в увеличительное стекло – большие насекомые в янтарном соусе.
– Меня, пожалуйста, в винном.
Она на секунду оторвалась от микроскопа:
– Смерть, Федоров, не выбирают. Это дурной тон.
Он ничего не ответил, отвлеченный другим экспонатом.На пятачке, где торговали мороженым, Алексей наметил жертву – замечательной невзрачности девицу, которая прятала то утиный свой нос, то угреватый лоб, то острые скулы, вероятно, рассчитывая если не одним махом, так хоть частями поправить ошибку природы. Она и пломбирный шарик ела как-то хитро, прикрыв рот ладошкой и ловким движением из-под руки тыча ложечкой куда надо.
– Ку-ку, – позвал ее Федоров, растопырив перед собой пальцы. – Ку-ку, – выглянул он из-за штакетника сложенных ладоней.
Девица сдавленно хихикнула, но бдительности не потеряла. Тогда Федоров пошел ва-банк: он подсел к ее столику и зашептал ей что-то на ухо, отчего девица зарделась. Тут она заметила, что креманка с мороженым уплывает от нее, и, вдруг забыв о всяком камуфляже, потянулась за ней обеими руками. Но еще быстрей сработал Федоров, выстрелив в нее из невесть откуда взявшейся «лейки».
– Сейчас задушит, – пробормотала Женя.
Но девица лишь, игриво взвизгнув, отемяшила его матерчатой сумкой. Она успела огреть его еще пару раз, пока он щелкал ее, уворачиваясь от ударов. Оба при этом хохотали, как ненормальные. Женя закусила губу.
– А карточки будут? – еще не отдышавшись, спросила девица.
– А адресок? – ей в тон спросил Федоров, фотографируя ее напоследок.
Тут Женя не выдержала.
– Девочка моя, – сказала она, вставая. – Это одна видимость, что он хорошо сохранился. Перед вами несчастный человек, обремененный болезнями и алиментами. Фотография – это единственное, на что Федоров еще способен, можете мне поверить. Пятьдесят копеек на черный день – неужели для вас это много?
Девица горохом высыпала на стол всю мелочь, и ее как ветром сдуло. Мороженое в вазочке таяло на глазах. Федоров помрачнел.
– Тебе не кажется, что ты мешаешь?
– Заводить знакомства?
– Работать.
– По-твоему, я должна молча смотреть, как ты…
– Можешь не смотреть, – грубовато оборвал ее Алексей.В книжном магазине они разошлись по интересам: он завернул в отдел переводной литературы, а она остановилась возле книг по искусству.
– Сколько эта штукенция стоит? – парень лет шестнадцати, одетый в кожу, с серьгою в ухе, положил на прилавок французский альбом.
Продавец повертел книгу в руках:
– Двадцать пять – тридцать.
– Посмотреть можно? – Женя полистала страницы. – «L\'oeuil»! – сказала она со знанием дела.
– Не понял? – повернулся к ней парень.
– По-русски «Ракурс», – пояснила она, заглядывая в список иллюстраций.
– Так ничего альбомчик? – уточнил парень.
– Ничего, – улыбнулась Женя.
Парень подмигнул своим дружкам, которые топтались в центре зала, словно демонстрируя изделия из кожи и металла.
– Ну, раз ничего, так вам он ничего не будет стоить, – он подчеркнул это вам.
– Ты хочешь сделать мне подарок? – она непроизвольно продолжала улыбаться.
– Думаю, не прогадаю, а?
Женя повела плечом.
– Вот и ладушки, – парень бесцеремонно разглядывал ее. – Будем считать, что договорились.
Она вспыхнула:
– А ты у мамы разрешение спросил? – Она положила альбом на прилавок. – Леша, ты там заснул? – сказала она чересчур громко и развернулась так резко, что едва не сшибла литовца с птичьим лицом, свидетеля этой сцены. Женя прошла мимо скульптурной троицы, заготовившей одну улыбку на всех.
– Я сейчас! – Федоров сидел на корточках в углу, разбирая завалы уцененной литературы.
Она не стала его дожидаться. Он нагнал ее на улице, на ходу листая купленную книжку.Они сидели в кафетерии. Женя молчала, словно ждала вопроса, но Алексей ее ни о чем не спрашивал. Его внимание привлек неопрятный старик, купивший полторта и торопливо глотавший его большими кусками, точно опасаясь нахлебников.
Федоров зашел спереди, с «лейкой» наизготовку, в ответ старик повернулся к нему спиной. Новый маневр также не дал результата. Федоров помахал в воздухе рублем, как бы намекая на
Женя, готовая провалиться сквозь землю, хотела незаметно выскользнуть следом, как вдруг Федоров резко повернулся и щелкнул старика в тот момент, когда тот осторожно приподнял свою шляпу, чтобы невзначай не повредить кремовую надстройку.
– Леша, тебе сколько лет? – поморщилась Женя, когда они очутились на улице. – По-моему, ты помешался на сладкой жизни… коврижки, торты, мороженое!
– У нас медовая неделя, забыла? Хотя ты, конечно, не сахар.
– Вот как!
– Ну ничего, – примирительно сказал он. – Недолго мне с тобой мучиться.
– Да? А я-то надеялась.
Неопрятный старичок был забыт, а между тем этот снимок обошел потом многие журналы и даже получил премию на венецианском Биеннале. Снимок назывался «Иллюзионист».Вечером Федоров привез жену к морю – смотреть на закат. На пирсе был весь город. Украдкой поглядывая на Женю, как будто намагниченную тонущим медным шаром, Алексей сидел как японский император, точно по его приказу совершалось это чудо.
– Невероятно, да? – прошептала Женя.
– Я тебе еще не то покажу!
Они возвращались к машине, когда из-под пляжного тента послышалось:
– Флип, ты глянь!
– Ну?
– Знакомая твоя. Пойди поздоровайся.
– Думаешь?
Дальше последовало что-то неразборчивое, и взрыв смеха. Из-под тента выбралась компания – в темноте их можно было сосчитать по зажженным сигаретам – и не спеша последовала за удаляющейся парочкой.
– Ого, почетный эскорт! – сказал через несколько минут Федоров, посмотрев в зеркальце заднего обзора.
Женя не обернулась и ничего не сказала.
Словно услышав Федорова, двое мотоциклистов вырвались вперед. Они пристроились сбоку, почти впритирку, так что можно было разглядеть заклепки на курточках, а потом обошли их и как бы возглавили кавалькаду.
– Пижоны, – усмехнулся Алексей.
Так, то отставая, то вырываясь вперед, четверка мотоциклистов проводила их до гостиницы.Утром они собирались на пляж, когда зазвонил телефон. Трубку взял Алексей.
– Я слушаю.
– Товарищ Федоров? – весело спросил женский голос.
– Он самый.
– Алексей Георгиевич?
– А кто это?
– Администрация желает вам приятно провести время в нашем городе.
Послышались гудки отбоя.
– Вот это сервис!
Из ванной вышла Женя, складывая полотенца:
– Может, возьмем одно покрывало вместо подстилки?
– Что?.. А, о’кей.
Женя стояла посреди холла, пока Федоров сдавал ключи, отпуская комплименты молоденькой администраторше – любезность за любезность.
Вдруг ее чем-то ослепило. Она прикрылась ребром ладони и из-под козырька увидела в кресле парня из той самой компании – он зеркальцем пускал в нее солнечные зайчики. Встретившись с ней взглядом, парень послал ей воздушный поцелуй. Она быстро вышла. По крайней мере на улице не было ничего подозрительного.
За ней вышел и Алексей. Когда они садились в машину, она еще раз огляделась вокруг и только сейчас заметила стайку на мотоциклах. Трое посигналили ей зеркальцами…
а вон и четвертый – тот, что поджидал ее в холле. Поджидал? Не слишком ли разыгралась у нее фантазия?День выдался ветреный – хотя когда здесь не бывает ветра? – и Федоров не стал повторять ошибки тех пляжников, что часами, до посинения, зарываются в плотный, словно катком утрамбованный песок. Они укрылись вдали от отмели, в делянке, со всех сторон защищенной плетеной изгородью, которая не позволяла дюнам прибрать к рукам весь берег. Море было холодное, так что они не вылезали из своего укрытия.
– Кстати о птичках, – вспомнил Алексей. – Маргарита просила купить ей бусы. Говорят, необработанный янтарь помогает при щитовидке.
– Заезжал проведать свою коммуналку?
Он промолчал.
– Я не виновата, что в нашем доме не жил Есенин.
И снова не дождалась ответа – то ли неуступчивый характер Федорова был размягчен припекавшим солнцем, то ли его внимание отвлекли звуки ситары с соседней делянки.
– Хорошо помню, как я в первый раз зашла к тебе на Москвина. Любовь Михайловна, божий человек, поведала мне, как ты в четыре года ушел искать «хороших маму и папу»…
Федоров приподнялся на локте – кто это там такой любитель восточной музыки?
– …и как ты в семь лет без памяти влюбился в Тарасову, увидев ее в «Марии Стюарт». А ты все не шел. Я спросила, можно ли подождать в твоей комнате, и меня впустили в святая святых. Это было незабываемо. Последний раз ты ел суп из селедочницы… о горе посуды на подоконнике, деликатно укрытой газеткой, я старалась не думать.
– Я мыл все сразу.
– Да, ты меня познакомил со своей теорией пещерного домоводства.
– А тебе не рассказали, что мне в двадцать лет нагадала в Одессе цыганка?
– Пиковый интерес?
– Рассказываю. Цыганка кормила грудью цыганенка, но одна рука у нее, как ты догадалась, была свободна. Я позолотил ей ручку, как сейчас помню, полтинником. Она попросила бумажный рубль – завернуть в него монету. Завернула и попросила трешку – завернуть рубль. Когда дошло до пятерки, я взбунтовался. Тогда она зажала мои деньги в кулаке и, заглянув мне в глаза, произнесла скороговоркой: «Остерегайся, добрый человек, жениться на художнице, особенно которая раскрашивает пасхальные яйца».
– А ты что? – улыбнулась Женя.
– Я? Пока опомнился, уже на тебе женат.
– Бедненький!
– Нет, тут без черной магии не обошлось. Чтобы я по своей воле променял отдельную свою конуру со всеми удобствами на твои царские палаты!
– Понимаю, ты бы хотел вместе с вещами перевезти ко мне тетю Любу, и Маргариту с сыном, и всех твоих друзей и подружек в придачу.
Алексей молчал.
– Леша, ты же знаешь, если бы мне не грозило расселение…
– Перепрописка – ради тебя я прошел и через это!
– Ты у нас, Федоров, сильный, – кивнула она, – и не через такое пройдешь.
– Вот именно. – Он рывком встал и направился к ледяной воде. – Показываю… зрелище не для слабонервных.
Стоило ему отойти подальше, как с соседней делянки один за другим поднялись четверо. Они были в разной стадии разоблаченности, но нетрудно было узнать в них вчерашних знакомцев. С удивлением Женя открыла для себя, что среди них есть девушка.
– Какая приятная неожиданность, – расплылся от удовольствия тот, что оценивал в магазине альбом.
– Флип по вас сохнет, – доверительно сообщила ей барышня. – Покажи, Флип, как ты сохнешь.
Флип показал.
– Не помешали? – спросил долговязый, усаживаясь на край подстилки.
– Вон мой муж, – Женя показала.
– Очень приятно. Флип, – отрекомендовался в сторону моря парень, молодцевато щелкнув каблуками.
– А уж как ему приятно, – хмыкнул долговязый.
– Что вам надо?
– Что нам надо? – Флип переадресовал вопрос девице, та – обнимавшему ее парню, тот – долговязому, долговязый – снова Флипу. Последний развел руками:
– Видимо, вам лучше знать, что нам надо.
– Что здесь происходит? – Федоров, так и не дойдя до воды, вернулся обратно.
– Мы тут играем, – кокетливо сказала барышня.
– Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь, – процитировал Флип.
– Хорошо ли мы знаем анатомию человека! – возвестил долговязый в стиле телеведущего и первым начал: – Глаз …
– Зуб, – продолжила девушка.
– Бедро, – Флип вопросительно повернулся к Алексею.
Федоров настороженно молчал, решая в уме, насколько невинны эти шалости.
– Ну? На «о»? – подгонял его Флип.
– Сейчас! Сейчас он скажет, – засуетился долговязый, изображая ярого болельщика Федорова. – Ну… такой о-о-орган…
– Не подсказывать! – вмешался все это время молчавший парень. У него оказался легкий акцент.
– А не пойти ли вам, ребятки… – Федоров шагнул к долговязому.
– Понял! – тот резво отскочил метра на три.
– Нам расскажешь? – попросила его девушка.
– Он тебе и расскажет и покажет, – пообещал молчун.
Под хохот, под магнитофонные жалобы ситары компания отвалила.
– Ничего так, – веселилась барышня. – Такой о-о-орган!..
– А этот-то, этот… – долговязый изобразил Федорова.
Все так и покатились.
– Слышь, Жучок, – Флип толкнул в бок долговязого, – а не познакомить ли нам ее с Игоряхой?
– С Игоряхой?
– Есть идея!
Компания скрылась за дюнами.Возле торгового центра, на развале, Федоров приглядел низку бус. Женя вмешалась:
– Это же грубо!
– Ей и нужен грубый необработанный янтарь.
– Грубый тоже бывает разный. – Она приложила к груди бусы. – Сам не видишь?
Федоров уже отсчитывал бумажки:
– Будь здоров, труженик моря!
– С тобой что-нибудь покупать! – она махнула рукой.
– Подожди, – он направился к междугороднему телефону-автомату.
– В редакцию? – догадалась она.
Он покивал, слушая гудки.
– Роман Григорьевич? – забасил он в трубку. – Федоров. Так… так… Офтальмологи? Понял… Сделаем, какой разговор… В понедельник, как договаривались. Как там мой очкарик?.. На обложке? Угу. Угу. Погода блеск… Передам со всеми онерами… И вас туда же.
– Слушай, – сказал он, вешая трубку, – офтальмологи – это по бабочкам, что ли?
– Ага, по молоденьким.
– Нет, правда?
– А что?
– Да симпозиум у них тут, шеф просил пощелкать.
– Леша, мы за целый год впервые, можно сказать…
– Жень, ну ладно. Каких-то три дня…
– Три дня?!
– Погоди, это ж не с утра до вечера. Покручусь, то, се. Ну чего ты?.. Ты куда, Жень?
– Не трогай меня!
– Жень, шеф просил тебе передать, чтобы ты не делала глупостей.
– Так и сказал? – довольно кисло улыбнулась она.
– Так и сказал. Уж если кому делать глупости, говорит, так тебе, Федоров. По крайней мере, бухгалтерия оплатит.
– Твои глупости оплатить – никаких денег не хватит.