Женское счастье
Шрифт:
– Прижмись ко мне, Малыш! – этих слов почти никто из окружающих не слышит, но они легко угадываются по его губам.
Ларочка обвивает его шею, льнет к нему и, подхваченная на руки, плывет по пляжу над всеми к прохладе морского прибоя. Их демонстративная нежность возбуждает в ком-то жгучую зависть, в ком-то – тупое поверхностное вожделение, в ком-то – глухой брезгливый протест, в ком-то – мечту…
А Виктор и Ларочка уже в море, и раскованное воображение некоторых отдыхающих – в том числе и Веры – рисует вполне оправданную и отчасти подтвержденную наглядностью сцену, как они под водой и над ней обнимаются, ищут сквозь
– Она, его Малыш-то, – выговаривалась за очередным ужином Серафима Юрьевна, – призналась соседке: «Я, говорит, в таком раю еще не бывала. Мне, говорит, ни один жених такого не устроит. Надо, говорит, пользоваться моментом…» Теперь она все с ним, не отходит. Даже стала процедуры пропускать. Все позабыла: всех врачей, все болезни. Вот что любовь делает… – с безобидным хихиком подытоживала Серафима Юрьевна.
– Да разве это любовь?
– Любовь разная бывает. У кого-то она вечно длится, у кого-то год, а кому-то и недели за глаза хватает… – философски отвечала Серафима Юрьевна на вопрос Веры и принималась вилочкой подцеплять кусочки рыбки из тарелки.
– Все равно с ее стороны это как-то глупо, – несколько расплывчатым замечанием откликнулась Вера.
Серафима Юрьевна согласительно закивала головой, хотя, судя по ее благодушному умилительному настрою, вряд ли выражала единодушие, скорее всего, оставалась приверженицей многогранной любви.
– А вы изменяли своему мужу? – вдруг отчаянно спросила Вера Серафиму Юрьевну.
На что Серафима Юрьевна, не колеблясь и не смущаясь, ответила:
– Да разве я не была молодой женщиной?
Вера несколько растерялась и даже застыдилась своей неискушенности.
Она тут же вспомнила рассуждения какого-то «телевизионного» профессора-сексолога на каком-то телешоу. Он утверждал, что женщина «без любви на стороне» всегда чувствует себя несколько обделенной и чуть ли неполноценной. И далее пробовал доказывать, что есть женщины-жены, которые, пройдя хотя бы однажды через любовника, всю последующую жизнь законному мужу останутся преданны и будут довольствоваться тем, что когда-то имели амурное приключеньице, – это как сокровенная остренькая приправа к постноватой замужней судьбе…
– Значит вы, Серафима Юрьевна, нисколько не осуждаете таких женщин, как эта лупоглазая? – опять резко, словно выстрелив, спросила Вера.
– А за что? – сейчас у Серафимы Юрьевны был по-детски открытый, недоуменный взгляд, и зеленые серьги в ушах блестели так наивно! – Пускай отдыхают, развлекаются. Где ж им еще-то?
– Да, может быть, – неопределенно сказала Вера.
Позже разговор их дополнился аккомпанементом Серафимы Юрьевны к рассуждениям телепрофессора, о котором ей вскользь поведала Вера. Теперь уже Серафима Юрьевна не боялась открыться в своих суждениях и всячески поддакивала знатоку-сексологу по поводу верности женщин-жен: одной, дескать, и манной каши на воде вполне хватает, а другой фаршированный перчик подавай.
– Такое-то отдыханье, как у Ларочки, – сущий перчик, – радостно говорила Серафима Юрьевна. – Хи-хи-хи…
Прошла еще одна курортная неделя. Все по распорядку:
Вера в последнее время стала хандрить: курортное пребывание все больше делалось утомительным и скучно-однообразным. «Пожалуй, завтра же возьму билет на самолет. Заранее, – прикидывала она. – И позвоню Кубыкину. Пусть встречает на три дня раньше срока. Улечу, как только кончатся основные процедуры. Наотдыхалась!»
Билет «Аэрофлота», предваряющий отъезд прежде, чем положено, Вера однако не купила, а с домом заказала междугородный телефонный разговор. Она и обещалась в этих числах позвонить Кубыкину. К тому же разговор с ним мог облагородить ее потускневшее настроение и сделать тоску необременительной, светлой.
Почтово-телеграфный узел находился в здании спального корпуса на первом этаже напротив бильярдного зала. Телефонного соединения с домом пришлось ждать недолго, но в трубке с другого конца провода послышался голос не ожидаемого Кубыкина, а его матери – свекрови. Пришлось довольствоваться общением с ней.
Свекровь рассказала, что Кубыкин «купил, по случаю, дешевого пиломатериала», а еще «каких-то импортных панелей на потолок, напольных покрытий каких-то» и теперь целыми днями «колотит на даче», обшивает веранду и чердак, «начал уже бетонировать подвал, покрыл толем пристройку», и дальше, дальше – трубка тарахтела о строительно-дачных успехах.
Мужнины подвиги по возведению дачи Веру абсолютно не трогали: сейчас, отсюда, с благоденствующего побережья моря, где просыпались совсем другие потребности, это казалось отдаленным, полузабытым, скучным – суетой и ерундистикой.
По правде-то, ей мечталось услышать Кубыкина, самого Кубыкина, – услышать, что он соскучился по ней, безумно соскучился по ней! Что он любит ее, очень сильно любит! Что он будет рад, безмерно рад, если она вернется домой хоть на день, хоть на час, хоть на минуту раньше, чем предписывала разлучница-путевка. Но иллюзии – пшик, а взамен еще более полное ощущение пустоты, одиночества и какой-то неизъяснимой обманутости.
Вера скомкала телефонную квитанцию, швырнула в урну и разочарованной усталой походкой пошла к лифту. В это время из бильярдной вышел Виктор и тоже, наискосок, направился к лифту. Встреча подгадывалась неожиданная, а для Веры вовсе не ко времени: Виктор в светло-бежевом костюме из легкой материи, в черной шелковой рубашке и роскошном серебристом галстуке – по-выходному параден, подобран и, похоже, беззаботно весел, а она – и одета случайно, на скорую руку: темная прямая юбка, невзрачная простенькая кофтенка, на ногах – шлепанцы, прическа – черт-те что, и расположение духа упадническое.
«Куда он так намылился? В концертный зал? Нет, скорее всего, – в ресторан. Поехал, наверное, за своей лупоглазой, тоже на восьмой этаж». – Вера невольно замедлила шаги, чтобы не оказаться вдвоем в лифте с этим человеком и не переживать неловкую минуту его близкого присутствия. Но затем она преодолела себя – приказала: «Не замечать его! Еще подумает, что боюсь. Много чести будет…»
На площадке перед лифтом они оказались одновременно и одновременно потянулись к кнопке вызова, даже по нечаянности коснулись друг друга. Виктор рассмеялся и дружелюбно поздоровался с Верой. «Здрасьте», – негромко и равнодушно ответила она. Вздохнула и уставилась на красную сигнальную лампочку.