Жернова. 1918–1953. Книга двенадцатая. После урагана
Шрифт:
– Что-о! – вскричал маршал Жуков. – Да как он смеет? Немедленно вызвать… пригласить его ко мне! Я ему покажу, кто здесь хозяин!
Некоторое время Жуков слушает, что говорят ему на том конце провода. И снова вскипает:
– Не пойдет добровольно, арестовать и доставить ко мне силой! Все! Выполняйте!
Заместитель Жукова генерал армии Соколовский нервно подергивает бровью.
– Как бы чего не вышло, Георгий Константинович, – говорит он. – Сам Абакумов вряд ли решился бы на такие акции. Наверняка он прибыл в Берлин по распоряжению свыше.
– А
Через полчаса в кабинет Главноначальствующего по управлению Германией от Советского Союза вошел адъютант и доложил о том, что в приемной ожидает генерал-полковник Абакумов.
– Пусть войдет, – проскрипел Жуков.
Абакумов вошел, высоко неся голову. На его волевом и не лишенным обаяния лице ни тени растерянности и недоумения.
– Товарищ маршал Советского Союза… – начал было Абакумов, но Жуков оборвал его:
– Я-то маршал Советского Союза. К тому же еще и Первый заместитель Верховного Главнокомандующего Красной армии товарища Сталина. Наконец, я являюсь Главнокомандующим группы войск на территории советской зоны оккупации и Главноначальствующим по управлению Германией от СССР! А ты кто такой? Ты почему не представился мне по приезде в Германию? Почему не доложил, с какой целью прибыл сюда? Ты на каком основании арестовываешь подчиненных мне офицеров и генералов? Немедленно освободить всех. Через три часа чтобы духу твоего здесь не было! Сам не уберешься, выгоню силой. Пошел вон!
– Товарищ маршал… – начал было Абакумов, лицо которого сперва покраснело, затем побелело и покрылось потом.
Но Жуков не дал ему произнести больше ни слова:
– М-молча-ать! Во-он отсю-уда, – выдохнул он чуть ли не шепотом, сиплым от бешенства и ненависти. – Во-он!
– Вы ответите за это свое самоуправство, – уже от двери произнес Абакумов, но не столь уверенно, и вышел.
На него давно уже никто так не кричал. Даже Берия, когда вся система безопасности была у него в руках и сам Абакумов числился одним из его подчиненных. И даже Сталин. Правда, и Жуков тоже не кричал, но бывает, что тихий голос громче крика. Но вот вопрос: по своей воле Жуков выставил его за дверь, или по воле Хозяина? Неужели Сталин отменил свое же распоряжение, не поставив его, Абакумова, в известность? Не может этого быть!.. Хотя, почему не может? Берия наклепал что-нибудь, или Серов. Или еще кто. Врагов много, и почему-то все стараются отщипнуть кусочек славы именно у Абакумова, начальника «Смерша». Те же Серов, Берия, Судоплатов – несть им числа.
– Жюков, говоришь, выгнал? – переспросил Сталин, разглядывая стоящего перед ним Абакумова, бледного, но с упрямо сжатым ртом.
– Так точно, товарищ Сталин. – И добавил: – Не иначе как из страха перед разоблачением. Он даже не стал слушать, с какой целью я прибыл в Берлин. И по чьему распоряжению. Зарвался Жуков, товарищ Сталин, возомнил из себя, вознесся. Остальных за людей не считает. И генералы у него такие же. Потому и держатся за него, состоят в сговоре.
Сталин спрятал усмешку в усы, отошел к окну, долго стоял там, вглядываясь в серое осеннее небо.
– А что насчет убийства немцев? – спросил он, лишь слегка повернув голову в сторону генерала.
– Я отдал соответствующие распоряжения, товарищ Сталин. Нацелил их на версию, способную опорочить нашу армию. Но если этим делом занимается кто-то из наших военнослужащих, то о моем распоряжении станет известно всем, и они притихнут.
– Очень может быть, – произнес Сталин, вернувшись к столу. – Продолжайте заниматься своими делами. Разберемся.
Глава 2
– Стоять! Оружие на землю! Руки вверх! Стреляем без предупреждения! – раздались громкие уверенные команды в ночной тишине.
И вслед за этим лязг передергиваемых затворов автоматов и короткая очередь – огненная струя прошла над головами едва различимых в темноте человеческих фигур, мгновенно слившихся с темными развалинами берлинского пригорода.
Вылепившийся из темноты переулка советский патруль, приближался, рассыпавшись редкой цепью, с опаской, но неуклонно.
Что-то железное стукнуло о камни мостовой и трескуче прокатилось метра два.
Рвануло, взвизгнули осколки, но патрульные, парни бывалые, прошедшие войну, успели упасть и распластаться за грудами камней.
Неизвестные метнулись в развалины, длинные автоматные очереди вспороли тишину и пронзили темноту светящимися трассами…
Кто-то там, в развалинах, вскрикнул, затем простучала короткая очередь – и все стихло.
Патрульные поднялись и короткими перебежками достигли остатков стены небольшого дома с черными провалами окон.
Вспыхнул свет фонарика.
Перед патрульными лежал человек в форме капитана советской армии, лежал на спине, лицо его было сплошная кровавая каша. Видать, капитана ранило, его добили свои же, но так, чтобы невозможно было узнать. Чуть в стороне обнаружили еще труп – гражданского человека лет пятидесяти с перерезанным горлом.
Убитых обыскали. У капитана нашли офицерское удостоверение на имя Премьерова Петра Гавриловича, восемнадцатого года рождения, русского, а также партийный билет на то же имя. У гражданского обнаружили паспорт на имя Карла Вильке.
Молодой лейтенант, старший комендантского патруля, оставил у трупов своих солдат, приказал им не терять бдительности, потому что сообщники одного из двоих могут вернуться, а сам кинулся к ближайшему телефону.
Вскоре к месту происшествия прибыл следователь «Смерша», трупы забрали и увезли.
Зарезанным оказался бывший член нацистской партии, служивший в СС. Теперь он числился при магистрате по контролю за водопроводными сетями под фальшивой фамилией и, следовательно, по подложным документам. Но самое интересное было то, что убитый капитан тоже не был тем, за кого себя выдавал: действительный капитан Премьеров умер в госпитале от полученных ран еще в марте сорок пятого в Польше, а документы его каким-то необъяснимым образом оказались у человека, явно иудейского происхождения, если судить по обрезанной крайней плоти. Его сообщники, хотя и обезобразили лицо своего товарища до неузнаваемости, документы забрать не успели, а на фотографиях, одинаковых, что на удостоверении, что на партбилете, был изображен человек, действительно похожий на еврея. Спрашивается, зачем весь этот маскарад? Чтобы убить какого-то немца? Пусть даже и бывшего эсэсовца?..