Жернова
Шрифт:
– Она идёт такая красивая, как кружевная...
– Гарда 'корзинкой'. Меч с такой гардой называется Чиавона. Только это не меч, а палаш.
– А чем...
– Так, хватит. Если так хочется узнать, то спросишь потом, после работы. А нам работать надо.
– Раздражённо прервал их старший мужчина. У младшего как обрубило - глаза потухли, и на лице отразилось чистейшее разочарование.
Он походил на маленького ребёнка у которого отобрали игрушку. Бартоломью хмыкнул.
– Постойте.
– Он склонился и с самой нижней полки левого шкафа взял тяжёлую потрёпанную книгу. Теперь там стояла не подделка, умело сделанная маленьким Хадаранги,
– Это моя маленькая историческая энциклопедия холодного оружия. Она у нас в семье уже несколько поколений. Могу одолжить на пару месяцев. Но, - он с шутливой серьёзностью указал на собеседника, - вы мне - расписочку напишите, что бы я мог с вас потом ей стребовать.
Так, младшего подкупили, за старшим дело не встанет.
Главное, что б кинжал на экспертизу не взяли. Он его плохо от крови почистил. Даже сейчас он видел тускло светящееся пятнышко крови. Оно слегка сливалось с маленьким рубином на рукоятке, так что сейчас вроде не видно. Но если присмотреться... однако полицейские уже уходят. Бартоломью улыбается, вставая из-за стола.
Со свадьбой не затягивали, ведь круг должен был, наконец, замкнуться с рождением сына.
Смоки была морально готова. Не то чтобы счастлива, но точно готова. Её платье, оказывается, шила миссис Мак'гран. Оно было и простеньким, и красивым. Особенно хорошо оно обхватывало грудь и бёдра - особую гордость во внешности будущей матери.
Миссис Мак'гран так же взяла на себя смелость пригласить весь их городок. Бартоломью лишь отправил письмо родителям. Однако, они приехали. Они скрипели зубами (особенно мать), но улыбались поздравлениям и сами поздравляли новобрачных.
Стоя перед священником (семья Мак'гран была весьма набожной и попросила жениха об этой вольности), Бартоломью думал лишь о том, что галстук-лента давит на кадык и что ему надо будет носить его до конца дня. А ещё, что у сводило плечи - ему приходилось стоять, согнув левую руку в локте, на которой держала свою руку Смоки. О чем думала девушка было не понятно. Хотя она слегка приподняла голову.
Бартоломью немного склонился к ней и приготовился слушать.
– Я не знаю, каким будет наш брак и любишь ты меня или нет. Но я хочу много детей. Понял?
– Конечно.
– Сухо улыбнулся Бартоломью.
– Мне всё равно, какие у нас будут финансы, я хочу четверых
– Договорились.
– 'Мне нужен мальчик, а остальное меня не волнует'.
Первой была девочка. Громкая.
Вторым ребёнком тоже была девочка. Уже не такая громкая, но всё-таки.
На третьем Бартоломью был готов заплакать - девочка.
Услышав в роддоме, что четвёртым, последним ребёнком, на которого была согласна жена, опять оказалась девочка, Бартоломью потерял сознанье.
Девочки-погодки старались не попадаться папе на глаза. Они были без ума от игрушек, которые делались на его фабрике, их завораживали большие часовые механизмы, а красивейшие шкатулки и сундучки приводили их в
Мама порой отвлекалась от шитья, и грустным взглядом провожала папу, когда тот, не справившись с собой, выходил из комнаты. Девочки грустно вздыхали, а у младшей даже начинали блестеть в глаза слёзы.
– Это не из-за того, что папа вас не любит! Просто... просто папа очень хотел мальчика.
– Тихо приговаривала мама, гладя её по голове.
Бартоломью было уже сорок. Сына так и не было. Всё чаще он закрывался в кабинете, ложился на пол и тихо уговаривал жернова, не решаясь посреди дня спускаться в подвал. Сына не было. И как бы глупо не звучало, но он боялся заводить новых детей. Если это опять будет девочка, то он не сможет её обеспечить.
Он знал, что в его семье это не принято - думать о девочках. Как-то так получалось, что первым - и единственным - ребёнком был сын. О девочках особо не беспокоились, так как они не рассматривались в великом плане семьи. Но что-то Смоки изменила в нём. Теперь его волновали и девочки. Это не значит, что он стал безразличен к отсутствию сына. Но он был согласен с Смоки - нужно было обеспечить девочек. Они уже были готовы к замужеству, и каждой было необходимо наследство.
Но мальчик....
Мальчика не было.
Его раздумья прервал нервный и частый стук. Не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась старшая. Панически заламывая руки, Эли кинулась к столу.
– Маму! Маму забрали!
– Куда забрали? Кто?
– Воскликнул он, пораженно роняя ручку на бумаги. Первый раз за всю его жизнь он утратил бдительность и наставил чернильных пятен. И, так же, первый раз в жизни, он не обратил внимания на свою оплошность.
– В больницу! Ей стало плохо! Мини вызвала скорую!..
– Захлёбываясь, воскликнула она, падая на стул.
– Врачи приехали, и ничего не сказали! Просто забрали её и уехали!
Глядя в пространство, он сжал её плечи и его мысли понеслись по дорогам логики.
Если сразу увезли, значит такое им уже знакомо.
Если ничего не сказали, значит срочно.
Больница у них одна на город.
Значит - туда.
Схватив с вешалки пальто, он выскочил из кабинета, оставляя Эли одну.
В холле было довольно много людей. Мимо него прошла нянечка родильного отделения, аккуратно везя перед собой закрытую кроватку на колёсиках. Выглядела она грустной, но Бартоломью списал это на усталость. Девушка на ресепшне давно его знала, и тут же подскочила к нему.
– Мистер Лаус, мне так жаль!
– Воскликнула она, переплетая пальцы.
– Где она?
– В 32.
Тут Лаус ненадолго замер. 32 палата? Но... это же палата родильного...
Забежав в палату, он застал сидящую и рыдающую на кровати Смоки. Подняв голову на стук двери, она увидела его и завыла, протягивая к нему руки.
– Барт, он не дышит! Он не плачет! Она увезла его!
У него есть сын. Но его считают мертвым. Та женщина наверняка везла его сына!
Его глаза панически расширились, и, ничего не сказав, выбежал в коридор. Догнав девушку, он выхватил кроватку из её рук. Под крики 'Мистер Лаус, что вы делаете?!' мужчина откинул ткань и с трепетом взял на руки маленькое тельце.