Жертва особого назначения
Шрифт:
– Твои проблемы, друг. Вы так любите отвечать, верно?
– До связи! – заорал я.
Двадцать минут.
Пять я потратил на то, чтобы как-то одеться. Обуться. Приводить себя в порядок времени не было, но адреналин успешно справлялся с последствиями наркотического опьянения. В гараже – в известном месте – лежал пистолет. Это был «Глок» с глушителем, тоже подарок – я его держал на всякий случай.
Теперь машина!
В том месте, где я жил, жили в основном экспаты [39] . Моим соседом был француз, он работал раньше на Total,
39
Граждане других стран, получившие вид на жительство и постоянно проживающие в этой стране.
Вместо звонка я забарабанил в дверь. Француз появился с недовольным видом и булочкой в руке.
– Кес ке…
Вместо ответа я сунул ему под нос «Глок». Сосед мой побелел как мел.
– Сотовый. Давай, – сказал я на общепринятом английском.
– Да.
Он отступил – спиной вперед, – и я шагнул в коридор, который тут строили вместо холла или прихожей. На столике лежали ключи, бумажник, сотовый, а рядом еще один телефон, и явно женский. Дорогой «Верту». Я сграбастал оба. Бумажник тоже.
– Она – там?
Француз закивал так, что голова вот-вот оторвется.
– Пошли в гараж. И тихо.
Мы зашли в гараж – он был на три машины, как и во всех приличных домах здесь. Француз ездил на таком же «Ниссане», что и я. Рядом стояла черная приземистая машина, кажется – «Порше».
– Ключи – от какой?
Француз показал на «Ниссан».
– О’кей. Извини. Верну, хорошо.
– Что?
Я тряхнул пистолетом, француз побелел и снова заткнулся. Неудивительно, что в свое время они свою страну слили Гитлеру за месяц с чем-то, совсем неудивительно. А сейчас – еще хуже. Половина Европы – гомосеков. А в школах учат не как родину защищать, а как позу эмбриона принимать, когда страшно. Или когда бьют.
Мотор привычно взревел, топлива было больше полубака. Я газанул, и машина рванула с места, по пути снеся ворота.
Самый короткий путь от того места, где я жил, до развязки Аль-Фирдаус – это чуть вниз и на Аэропорт-роад. Со свистом, но не сегодня, в дни саммита глав государств. Эта дорога, конечно же, перекрыта.
Я пошел вверх, чтобы пробраться окольным путем, и тут же понял, что зря теряю время. При подготовке визита иракцы перекрыли Аэропорт-роад, перекрыли другие улицы, и сейчас большая часть Багдада стояла намертво.
Пытаясь прорваться, я вывернул руль, пошел на встречку. И почти сразу же ткнулся в грузовик. От лобового нас спасло только то, что скорость и там и там была минимальная, автомобильный поток тек со скоростью сметаны. Из грузовика выскочил иракец, потрясая кулаками и посылая проклятья на мою голову.
Жесть.
Я огляделся. Совсем рядом газовал на переделанной «Ямахе» молодой иракец, косящий под рэпера. Они даже говорили в основном по-английски, специально изучая американский «нигерский» сленг.
– Классно ты уделал тачку, мужик, – сказал он, гордясь выговором.
– Это не моя тачка, – сказал я, врезал молодому рэперу промеж глаз и перехватил руль мотоцикла. – И твой мотоцикл тоже.
Мотоцикл был таким мощным, что в первый момент я подумал, что он просто вырвется из-под меня. Мотоцикл у меня был давно, он назывался «Иж Планета Спорт» и был вторым по крутости мотоциклом после «Явы». Но это было тогда, а этот был впятеро мощнее и рвался из рук. Я помнил, как переключать передачи – такой ножной рукояткой, переключающейся со щелчком, – и как рулить. Больше ничего не помнил, только пытался удержать мотоцикл на дороге и себя вместе с ним. Шлема не было, в лицо летела пыль, она здесь повсюду. Резало глаза. Но у мотоцикла было одно преимущество – он нес тебя вперед, как дьявол. В то время как все остальные стояли в безнадежной пробке, конец которой был близок.
Выезд на Аэропорт-роад прикрывал блокпост. Бронетранспортер перекрывал дорогу, по бокам стояли армейский «Хаммер» и пикап национальной полиции, бело-синий. Звук мотора моего мотоцикла услышали, вскинули оружие.
– Халас!!
Просто чудо, что не начали стрелять. Первый полицейский, подбежав ко мне, с размаху футбольным ударом пробил по спине. Второй ударил прикладом автомата. Понимая, что если сопротивляться, то озвереют и забьют, я только пытался прикрыться и орал: «Мухабаррат!»
Секунд через тридцать побоище прекратилось. Подошел кто-то из офицеров.
– Мухабаррат, – прохрипел я, потому что дыхания уже не было.
– Документы, – требовательный голос. – Обыскали?
Только сейчас солдаты догадались, что надо меня обыскать, и обыскать как следует. Они даже не проверили, есть ли у меня пояс смертника.
– Пистолет!
Хорошо, что не выпал.
– Где документы?
Солдаты шарили по карманам, но бить уже боялись. Забрали телефон и ключи от машины – они были в кармане, хотя самой машины уже не было.
– Документов нет, Амалла-бей.
Офицер пихнул меня сапогом.
– Ты кто? Говоришь по-арабски.
– Я руси, руси.
Офицер пнул сильнее.
– Арабский? Говоришь?
– Подполковник. Сулейман Мусауи. Позвони ему.
– Что ты говоришь, безродное отродье?
Офицер употребил ругательство, после которого обычно начинается поножовщина, но мне было плевать.
– Подполковник. Мусауи, – сказал я. – Позвони ему. Я человек Мухабаррата.
Офицер раздраженно пихнул меня ногой.
– Что говорит этот сумасшедший?
– Он говорит про какого-то подполковника, бей.
И тут мне снова повезло – фортуна наконец-то повернулась лицом ко мне. Ничто не мешало этому офицеру, явно не слишком-то тяготящемуся требованиями закона, бросить меня в багажник, а потом выбросить на окраине на свалке. Меня даже убивать не надо будет – несколько часов в багажнике без воды, и готово. Не я был бы первый и уж точно не последний. Но кто-то из солдат понял, что я говорил. А среди солдат могут быть осведомители того же Мухабаррата, даже наверняка есть. И поступив так, этот офицер и сам рискует оказаться в камере, а потом и перед военным трибуналом. А оно ему надо?