Жертва судебной ошибки
Шрифт:
— Как? Вот уже и конец вашей щедрости? Вы же мне обещали золотые горы? Можно ли после этого верить вам?
«Так и есть, — подумал старик, — она опомнилась». И, не видя оснований не пополнить ее просьбу, он принялся завертывать золото и билеты, не заметив, что Мария дернула за шнурок звонка.
В тот момент, когда старик завязывал пакет, вошла служанка.
— Луиза, — сказала ей г-жа Фово, — вы знаете где церковь «Иностранных Миссий»?
— Да, сударыня, это недалеко отсюда.
— Там у двери кружка для бедных. Опустите туда пакет. Здесь небольшая милостыня, которую вот этот почтенный господин желает подать бедным квартала и…
— Одну минутку, — живо сказал старик, беря пакет из рук служанки. — Это слишком щедрая милостыня.
— В таком случае, отнесите сами.
Вошли два покупателя, и старик должен был убраться со своими деньгами, но не преминув шепнуть Марии:
— Вы подумайте. В час я буду у вашей двери.
— Сударь, вы забыли свое мыло, — весело и громко сказала Мария, отпуская покупателя. — Если вам понадобятся зубочистки, кисточки для бритья, духи, пожалуйста, вспомните о нас. Мы с мужем всегда будем рады по совести угодить вам.
«Друг князя» ушел, обманутый в ожиданиях, но не отказавшись от них: в деле бескорыстия и честности он был туп и слеп.
Отпустив покупателей, Мария принялась за счетную книгу и в то же время говорила себе: «Рассказать ли Жозефу? Мне очень хочется посмеяться вместе с ним над этим глупым предложением, как мы уже смеялись над многими другими. Но здесь предлагали деньги, что очень низко. Жозеф может огорчиться от одной мысли, что мне осмелились сделать подобное предложение. Как тут быть? Завтра все расскажу маме. У нее светлая голова; она посоветует, сказать Жозефу или нет». И Мария стала весело напевать фальшивым голосом и писать следующие слова:
Еще мало любить дорогого Жозефа, ла-ла, дери, дера! Верить ему и ничего от него не скрывать, дери, дера! Надо стараться еще не огорчать его, ла-ла, дери, дера! Даже и с хорошими намерениями, дери, дера!В это время за дверью послышался звучный и веселый голос, который также напевал: «Тра, дери, дера». Вошел Жозеф Фово, высокий красивый малый в форме национального гвардейца, в страшной медвежьей шапке, менее черной, чем его баки. Он остановился на пороге лавочки, сделав под козырек, и сказал:
— Здравия желаю моей хорошенькой женке!
VI
Такова была Мария Фово, простая буржуазка. Наивная, милая простота была двигателем благородных порывов ее сердца и веселых выходок. И, право, такая простота в тысячу раз лучше сдержанности и изящества манер, если под ними скрывается суровость и черствость, притворство и лукавство.
— Здравия желаю моей хорошенькой женке, — сказал Жозеф, входя в магазин.
Увидав мужа, Мария весело захлопала в ладоши и одним прыжком, с легкостью и гибкостью кошки, вспрыгнула с кресла на конторку, а с конторки на пол. У Жозефа невольно вырвалось: «Черт возьми!» Но больше он не успел ничего сказать, потому что две красивые ручки обвились вокруг его шеи.
— С ума ты сошла, Мария! Прыгать с конторки, — говорил Жозеф, отвечая на ласку жены. — Ведь ты могла упасть и ушибиться.
— Обходить слишком долго, мой милый. Я торопилась. Ну-с, прежде всего освободитесь от своего мехового чепчика.
И, ставши на цыпочки, Мария сняла с мужа медвежью шапку и надела ее на себя. Ее хорошенькое личико совсем спряталось под черной шерстью, и Жозеф видел только кончик розового носа и румяный ротик хохотуньи, с белыми блестящими зубками. Мелочной торговец Фово и сам был большой хохотун и поэтому разделял веселье своей жены. Наконец Мария положила шапку на стул, уселась на конторку и, взяв перо, сказала мужу:
— Довольно глупить. Освобождайся от ружья, знаменитый воин, и сиди смирно. Я назначила себе кончить счета до обеда. Да, кстати, ты очень милый мальчик.
— Что такое?
— Нечего сказать, настоящий банкир! По твоей книге ты мне дал на расход двести шестьдесят семь франков два месяца тому назад, а я их получила только две недели назад.
— Не может быть!
— Но это так.
— А я говорю, что нет.
— Но, скверный упрямец, — сказала Мария, топая ножкой, — вот доказательство. Эти двести шестьдесят семь франков записаны в моей книге. А что? Что ты на это скажешь?
— А у меня есть доказательство того, что ты ошибаешься, упрямица: я нашел в своем ящике лишних двести шестьдесят семь франков.
— Ну что ж? Это значит, что твои монеты в сто су произвели на свет маленьких. Они соскучились в ящике и расплодились. Могу тебя уверить, ты мне ничего не должен.
— А я уверен, что ты, как всегда, ошибаешься не в свою пользу. Однако, постой! Ты права. Я вспомнил. Полгода назад я дал Бонакэ триста франков, он мне их отдал, а я не записал, — вот где разница.
— Твой ужасный друг, доктор Бонакэ, тоже очень милый молодой человек. Я говорю «ужасный» в переносном смысле, потому что он очень добрый малый и хоть кого привяжет к себе. Вот уже два месяца, как мы его не видали.
— Он очень занят. Теперь он назначен доктором при оперном театре.
— Значит, опера больна?
— Ты — шалунья. Но это так, деньги, что мне отдал Бонакэ, ввели меня в ошибку.
— Вот вам, мсье Фово, чтобы вперед не были глупы, как Пьеро! — сказала Мария, щелкнув мужа по носу.
Жозеф схватил на лету руку жены и стал тихонько кусать кончики пальцев.
— Перестань! — вскрикнула Мария, выдергивая руку. — Ну что, если кто-нибудь войдет?
— Так что же? Увидят, что муж целует ручку у своей хорошенькой жены, вот и все.
— Вот мило!
— Конечно, мило; и мила такая жена, как ты.
— Ах, поговорим об этом. Я бы хотела знать, что во мне такого удивительного?
— Во-первых, ты неутомимая работница.
— Удивительная важность! Разве меня так воспитывали, чтобы я сидела, сложа руки? Разве я не вела книги у отца? Что же мне делать целый день за этой конторкой? Я бы смертельно соскучилась, потому что наша маленькая Жозефина приходит только в пять часов.