Жертвоприношение Андрея Тарковского
Шрифт:
И вот мы с режиссером сидим, "вырабатываем предложения". Я пишу за Андрея его личное письмо председателю Госкино СССР тов. Ермашу Ф.Т., потом мы его долго редактируем...
Началось мучительное перетягивание каната по всем правилам бюрократических состязаний: бумага - заключение со стороны студии в Комитет, бумага - заключение из Комитета на студию, новый вариант сценария, новая бумага со студии, новая бумага из Комитета... И так далее.
Случилось то, чего так боялся Тарковский: у него пропадал еще один год.
Картина "Сталкер" перестала быть "проходной" и вследствие этот стала "непроходной".
Тогда
"18.11.77 г. Позавчера полдня у Ермаша. <...> Тарковский. Долгий и подспудно-напряженный разговор. Пред. тянул жилы, придираясь к репликам исправленного сценария. Тарковский нахально и порой до хулиганства нападал, огрызаясь: сняли с экрана фильм "Зеркало", хотя в трех кинотеатрах он шел, покупали билеты за день, у меня есть фотографии и записи звуковые - интервью со зрителями. Обещали пустить шире. Не пустили. А сейчас в ретроспективе моих фильмов в Ленинграде он опять шел битково.
– Ну видишь, мы же не запретили.
– Вы неискренни со мной, Филипп Тимофеевич! Приходилось удивляться, что пред. это терпит. Имел силу выдержать, боясь разрыва.
Думаю, Тарковский нарывался сознательно, он уже хочет, чтобы картину ("Сталкер".
– Л. Н.) закрыли, чтобы был межд. скандал. Пред. не хочет дать ему этой возможности.
Решил: делайте картину, но сценарий надо освободить от претенциозной многословности.
Тарковский в разговоре назвал меня своим другом. Это не понр. преду, задело его, он на другой день (!) отозвался обо мне неодобр. Сизову. Теперь я должен отредактировать сценарий. Сизов: он только тебя послушает".
У меня сохранился экземпляр сценария двухсерийного фильма "Сталкер", довольно нахально - вплоть до вписывания кусков диалога - исчерканный моим карандашом. Поверх них - исправления Тарковского, сделанные шариковой ручкой. С очень немногими моими сокращениями и изменениями Андрей согласился, большинство исправленных реплик он восстановил или переиначил их по-своему.
"Разговорный текст героев", как писалось в наших "предложениях", был несколько сокращен и отредактирован, но никакого привнесения "элементов большей фантастичности" и усиления сомнения в том, что "в Зоне совершаются чудеса", не произошло. Тем не менее сценарий в конце концов был утвержден.
В те годы в нашем кино пытались установить договорные отношения между режиссерами и студиями. Составлялся так называемый режиссерский договор: "студия обязана...", "режиссер обязан..." И так далее. Киностудия, в первую очередь цеха, никаких убытков за нарушение обязательств, разумеется, не несли. Но режиссера всегда можно было вытащить за ушко на солнышко и спросить: "Ты почему, милый, писал в своей экспликации одно, а снял другое?"
Когда мне принесли режиссерскую экспликацию на фильм "Сталкер", я своим глазам не поверил. Вместо экспликации в режиссерский договор рукою А. Тарковского была вписана строфа из нашего партийного гимна:
Никто не даст нам избавленья -
Ни Бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Истинно
Андрей же искренне меня не понимал; он настаивал на том, что приведенные им строки совершенно точно передают смысловую суть задуманного им фильма. Я отказался в таком виде визировать договор, и Тарковскому пришлось излагать своими словами идейный замысел фильма "Сталкер".
Счастье человека зависит от него самого - вот к чему будто бы этот замысел сводился.
Сейчас-то мне понятно, что и эта формула, и текст "Интернационала" использовались Андреем Арсеньевичем тоже как аллегория - скорее для прикрытия истинного смысла будущей картины, чем для его обнародования.
И вот опять лето - теперь уже 1978 года.
Серый, хмурый августовский день. Я приехал в Таллин на несколько дней в съемочную группу "Сталкер". Присутствую на съемочной площадке. Раз за разом, дубль за дублем идет Писатель-Солоницын к зданию разрушенной гидроэлектростанции и оборачивается назад. Ничего вроде особенного: за не такие уж большие деньги, выделенные на вторую серию, Андрей Тарковский вместе с Сашей Княжинским, вместе с группой преданных людей снимает весь - от начала до конца - двухсерийный фильм...
В воскресенье перед отъездом я обедаю у Тарковских. Мы с его женой и вторым режиссером фильма Ларисой пьем водку, Андрей к ней не притрагивается. Серьезно и настойчиво он втолковывает мне то, что я должен сделать по возвращении в Москву. Не надеясь на мою затуманенную алкоголем память, тут же набрасывает и вручает мне памятку:
"Лёне на память: от Андрея.
Поговори с Сизовым насчет моей постановки в Италии.
Насчет Оганесяна (Ереван, ученик Тарковского, фильмы: "Терпкий виноград", "Осеннее солнце".
– Л. Н.). Очень хочет ставить "Старика" Трифонова.
Узнать у Сизова о судьбе просьбы, направленной в Моссовет, насчет объединения двух картин Тарковского.
Попробовать помочь пробить "Зеркало" на экраны".
Пробить, пробить, пробить... Потом, уже живя за границей, А. Тарковский скажет: "Художник всегда испытывает давление, какое-то излучение... Можно сказать, что искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен...""
Такова обратная сторона творческого процесса. Малая толика оборотной стороны, доставшейся Тарковскому. К весне следующего, 1978 года силы его были подорваны. Обратимся к "Мартирологу".
7 апреля 1978 года: "В средине мая (в который уже раз!) начнем съемочные работы по "Сталкеру". Оператор А. Кня-жинский, постановщик А. Демидова. <...> Позавчера прихватило сердце (стенокардия). Вызвали скорую. Бедная Лариса. Перепугалась до смерти..."*
* Серьезные проблемы со здоровьем начались еще в годы после "ареста" фильма о Рублеве. Тарковский лежал в больнице, и его состояние вызывало неприкрытую тревогу его друзей.
9 апреля: "Вчера здесь был В.И. Бураковский (известный кардиолог, друживший с Тарковскими.
– Н. Б.). У меня инфаркт. Это значит два месяца лечения. Проклятый "Сталкер"... Для человека так естественно думать о смерти. Но почему он не верит в бессмертие?..