Жесткая проба
Шрифт:
Нюся – продавщица газированной воды на углу их улицы. Сколько ей лет, Виктор не знал. Это было неважно. Она была молодой и удивительно красивой. В неё Виктор тоже влюблен уже давно. У неё пухлые губы, коротенький носик. Когда она смеется – а смеется она непрерывно, – носик забавно морщится, в уголках губ появляются и исчезают маленькие пузырьки. Глаза у неё как чернослив. Они тоже всегда смеются. Когда она смотрела, Виктор обмирал и тут же его обдавало жаром. Должно быть, поэтому он непрерывно пил у неё воду. Каждый раз с двойным сиропом. Его тошнило от приторной пахучей сладости, но он пил и пил. Живот вздувался как
– Сто пятьдесят седьмой.
– Что? – не понял Виктор.
– Стакан, – засмеялась Нюся. – Вы заболеете и умрете. Или просто лопнете. Зачем изводить столько денег на воду? Лучше пригласили бы меня в кино...
В фойе кинотеатра Виктор молчал и всё время озирался – почему-то он боялся встретить знакомых. Знакомых не было, но с облегчением вздохнул Виктор только тогда, когда они сели на место и погас свет.
Виктор сидел лицом к экрану, но видел и чувствовал только одно – Нюся рядом. В ушах и висках гулко бухало, пульс бился даже в пальцах, плечи сводило от старания держаться свободно. Он слегка двинулся и почувствовал её плечо. Оно не отстранилось. Он подался чуть влево, и её плечо слегка качнулось в его сторону. Он пошевелил затекшими пальцами и почувствовал её руку, подвинул руку влево, её рука податливо устремилась навстречу. Пальцы их сплелись. Крепко. Очень крепко. Так, оцепенев, они просидели весь сеанс.
Домой они шли рука об руку, пальцы их были так же крепко сплетены. Дом прятался в глубине сада. На полдороге под развесистой яблоней стояла скамейка. Не произнося ни слова, они остановились, потом сели... Нюся не затевала никаких объяснений, не «переживала» и ничего не требовала. Всё было легко и просто. Значит, так и должно быть...
Виктор шагнул вперед. Кира, прикусив губу, смотрела за его спину, туда, откуда прибежали.
– А они? – спросила она.
– Остались. Никак не наговорятся.
Стук в ушах стал оглушительным. Виктор сделал ещё шаг и поцеловал её прямо в чуть приоткрытый рот.
Кира отшатнулась, удивленно и обиженно уставилась на него.
– Ты с ума сошел! Что это за новости?
– Да брось, чего там... – пробормотал Виктор и обнял её.
Кира уперлась ему в грудь острыми локтями, потом высвободила руку, коротко и резко ударила кулаком снизу в подбородок. От боли и неожиданности Виктор разжал руки, не удержался и с маху плюхнулся на землю.
– Психованная! Чего ж ты дерешься?..
Кира не ответила, быстро пошла обратно. Виктор поднялся и, потирая ноющий подбородок, зашагал следом. Скажет или не скажет? Мало того, что треснула, ещё и просмеет...
Наташа сидела всё так же, обхватив колени руками, Лешка полулежал, опершись на локоть, и смотрел на неё.
– Нашли воду? – спросила Наташа и, не ожидая ответа, снова повернулась к Лешке. То, о чем они говорили, было важнее. – Нет, дело не в том, герой или не герой. Понимаешь? Герой это... ну вот сделал что-то, какой-то поступок, очень хороший. И люди говорят – герой. Но ведь нельзя подряд, непрерывно!
– А чего тут думать? – сказал Виктор. – Живи, работай, и всё.
– Как «живи»?
– Как все!
– А все одинаковые? Все хорошие? – спросил Лешка.
– Ну, не все. Люди разные.
– А ты какой?
– А ты не знаешь, да? Чего вы тут мудрите?
– Мы не мудрим. А человек должен знать, какой он, зачем он, иметь перед собой цель.
– Цель у всех одинаковая – строить коммунизм.
– Это – вообще. А твоя?
– И моя тоже. Работаю? Работаю. И не плохо. Значит, тоже участвую. Что ещё надо?
– У тебя нет воображения, – сказала Наташа.
– У меня? Да я такое могу выдумать, что вам и не снилось...
– Верно, ты – выдумщик. А воображение – совсем другое. Понимаешь? Это – мысль, деловая, мысль, которая работает во всех направлениях, но с определенной целью. Да, вот именно, с целью! Вот мы с Лешей и говорим, что человек должен всегда думать: что и зачем? Почему так, а не иначе? Человек должен обо всём думать и за всё отвечать.
– Это не я фантазер, а вы! Я должен за свою работу отвечать. Поставят на другую – там буду. А сейчас я что, за мастера, за начальника цеха должен? Может, за директора? Или ещё за кого?
– За всех.
– Вот вы и отвечайте. Больно много на себя берете. Что они, меньше нас знают?
– Больше. Но они не знают чего-то, что знаем мы. Или узнаем.
– Что вы там можете знать? Поменьше надо воображать о себе и не корчить из себя каких-то цац... – Виктор опасливо покосился на Киру. Она сидела опустив голову и покусывая травинку. – Жить надо просто. Без выдумок...
– Ну да: пусть за тебя думают, за тебя решают? А ты идешь, куда толкают, делаешь, как скажут? Так живут овцы.
Виктор хотел сказать что-нибудь резкое, но ничего не придумал и очень обиделся.
– Ладно, посмотрим, кто из нас окажется овцой...
– Поедемте домой, – внезапно сказала Кира, поднялась и, не оглядываясь, начала взбираться по склону.
Они поднялись и тоже пошли. Сначала Виктор, потом Наташа и Лешка. Так и шли всю дорогу до разъезда. Кира раза два оглянулась, потом ускорила шаг и намного опередила всех. Виктор не знал, как подступиться теперь к Кире, и не хотел догонять. Присоединяться к Наташе и Лешке, которые шли не торопясь и о чём-то опять оживленно говорили, тоже не хотелось.
В вагоне Наташа и Лешка сели у столика, Кира стала у открытого окна напротив. Виктор обошел полупустой вагон, постоял на площадке, потом вернулся. Он заметил, как Кира оглянулась на сидящих в купе и тут же отвернулась. Ветер трепал её кудряшки, пузырями надувал короткие рукава платья. Виктору было стыдно перед ней, он хотел как-то загладить происшедшее, но не знал, что нужно сказать или сделать. Он подошел и стал рядом. Кира не оглянулась. Пристально, не моргая, она смотрела куда-то поверх редких кустов, туда, где яркая зелень степи обрезала голубую стену неба. Внезапно Виктор заметил, что из широко открытых глаз её выкатываются и медленно ползут по щекам слезы. Она не вытирала их и, только когда слеза стекала к углу рта, подхватывала её кончиком языка. Виктор покосился на сидящих за столиком, заслонил Киру плечом и сказал: